Все началось с того, что сегодня днем мне стало скучно. Казалось бы, с кем не бывает, а вот поди ж ты.
Так как скучать и заниматься ничегонеделанием я не слишком люблю, было решено взять книжку и почитать. Выбор пал на Мастера и Маргариту, на половине я заснула, и приснившийся сон был не самым приятным. По типу "День сурка": проснулся, потом еще раз, потом еще раз, потом еще раз... и так N раз. Кажется, N равнялось шести. Не помню. Причем содержание первоначального "этажа" сна было каким-то неприятно-мистическим. В общем, брр.
Короче, после сна, сделав уборку и доведя комнату до блеска, я схватила первую попавшуюся книжку и засела в угол дивана читать. Попался Маяковский.
За что люблю - за некоторую "рубленость" текста. И сухость. Того же Есенина читать не могу именно из-за обилия цветочков-солнышка-травки и так далее. А здесь... мысли будто невпопад, одновременно и рваные и связные. К тому же, ежели отбросить процентов сорок откровенной советской пропаганды, проклевываются нехилые такие сатира и философия.
А еще у него неожиданно красивая романтика.
Вместо письмаЛИЛИЧКА!
Вместо письма
Дым табачный воздух выел.
Комната -
глава в крученыховском аде.
Вспомни -
за этим окном
впервые
руки твои, исступленный, гладил.
Сегодня сидишь вот,
сердце в железе.
День еще -
выгонишь,
можешь быть, изругав.
В мутной передней долго не влезет
сломанная дрожью рука в рукав.
Выбегу,
тело в улицу брошу я.
Дикий,
обезумлюсь,
отчаяньем иссечась.
Не надо этого,
дорогая,
хорошая,
давай простимся сейчас.
Все равно
любовь моя -
тяжкая гиря ведь -
висит на тебе,
куда ни бежала б.
Дай в последнем крике выреветь
горечь обиженных жалоб.
Если быка трудом уморят -
он уйдет,
разляжется в холодных водах.
Кроме любви твоей,
мне
нету моря,
а у любви твоей и плачем не вымолишь отдых.
Захочет покоя уставший слон -
царственный ляжет в опожаренном песке.
Кроме любви твоей,
мне
нету солнца,
а я и не знаю, где ты и с кем.
Если б так поэта измучила,
он
любимую на деньги б и славу выменял,
а мне
ни один не радостен звон,
кроме звона твоего любимого имени.
И в пролет не брошусь,
и не выпью яда,
и курок не смогу над виском нажать.
Надо мною,
кроме твоего взгляда,
не властно лезвие ни одного ножа.
Завтра забудешь,
что тебя короновал,
что душу цветущую любовью выжег,
и суетных дней взметенный карнавал
растреплет страницы моих книжек...
Слов моих сухие листья ли
заставят остановиться,
жадно дыша?
Дай хоть
последней нежностью выстелить
твой уходящий шаг.
26 мая 1916, Петроград