князь тишины
Писалось, как отчет на страйкбольно-ролевую игру - открытие сезона в славном граде Бийске.
Ориджинал, джен, даркфик. Не претендует на реалистичность и достоверность. Во время описываемых событий ни один реальный человек не пострадал.
Небольшому городку всегда сложно пережить войну и не быть при этом смешанным с землей.
Этот не стал исключением – пятиэтажные дома-коробки слепо щурились выбитыми окнами, под подошвами военных сапог хрустело битое стекло вперемешку с обломками штукатурки и кирпичной крошкой, а воздух пах порохом, дымом и бензином.
На улицах второй день шли ожесточенные бои...На улицах второй день шли ожесточенные бои – стрельба не стихала ни на минуту с того момента, как к городским стенам подошли регулярные войска. Сепаратисты мало что могли противопоставить хорошо обученным и хорошо снабжаемым военным, но сражались до последнего, едва не зубами цепляясь за каждый клочок земли, каждый этаж, каждый метр дороги.
И кровопролитие, казалось, не остановится до тех пор, пока последний повстанец не упадет замертво, нашпигованный свинцом.
Марика прижала к груди запылившуюся фотокамеру. Мирных граждан никто не убивал, по крайней мере, намеренно, но относились военные к ним настороженно. Их нельзя было за это винить – диверсантов, прикидывающихся беззащитными жителями городка, было слишком много. А уж к фронтовым журналистам отношение было и вовсе особое.
Девушка сглотнула и несколько раз ударила кулачком в стену здания, которое раньше было школьной столовой. Буквально через две секунды за чудом уцелевшей дверью послышались шаги, и дверь распахнулась. Через порог на Марику уставился ствол автомата, чуть поотдаль от которого блестели чьи-то черные и крайне недружелюбные глаза, обрамленные длинными ресницами.
-Стоять. Руки за голову. Кто идет? – низкий голос без сомнения принадлежал молодой женщине, что было более чем странно. Женщин в наступающих войсках было крайне мало, тем более – не на должностях связистов или санитарок.
-Марика Бекк, военная пресса, - журналистка изо всех сил старалась отвечать твердо, но голос предательски дрожал. – Собираю материал для репортажа о последних событиях.
-Встать лицом к стене, Марика, - по карманам и сумке девушки зашарили жесткие ладони, обтянутые штурмовыми перчатками. Неизвестная заглянула первым делом в паспорт, а затем осмотрела, кажется, все личные вещи журналистки. – Чисто. Проходи, - женщина посторонилась, освобождая проход. Автомат все так же смотрел теперь уже в спину Марики немигающим зрачком.
Внутри здания школы царило запустение. В классных комнатах громоздились баррикады из перевернутых парт, ветер гонял по коридорам обрывки классных журналов, учебников и – последнее особенно резануло по сердцу – детские рисунки. Под ноги Марике попал один – там был коряво нарисован солдат в ядовито-зеленой униформе и огромной каске, и под ним через весь лист шла надпись «спасибо вам за мир».
Да уж, за мир, мысленно невесело усмехнулась журналистка.
Конвоир привела Марику в школьную столовую, которая выглядела еще более потрепанной, чем все остальное здание. В большинстве окон отсутствовали стекла, часть крыши провалилась, дверь эвакуационного выхода была сорвана с петель (похоже, взрывом) и теперь валялась на земле неподалеку. В раздаточном окне вместо улыбающейся полной женщины в белом халате (Марика помнила ее еще со своих школьных лет) красовался пулемет; второй пулемет поблескивал из бывшего окошка для сбора грязной посуды.
-Сиди здесь, - военная провела Марику как раз в комнатку, бывшую раньше посудомоечной, и тяжело опустилась на пол рядом с пулеметом, поднимая руку к кнопке рации. – Моззи – Маре: где тебя гребаные лысые черти носят? От штаба поступила информация, что через полчаса будет штурм здания. Возвращайся на позицию. – Передав сообщение, женщина развернулась, усаживаясь удобнее, и на секунду стал виден красный крест на одном из подсумков ее разгрузочного жилета. На погонах тускло отсвечивали лычки младшего сержанта.
Журналистка достала блокнот и робко прокашлялась, привлекая внимание.
-Позвольте взять у вас короткое интервью для моей статьи, - Марика глянула в бесстрастное лицо Мары – кажется, так звучал позывной - с надеждой.
-Валяй, чего уж, - Мара облокотилась на подоконник и закурила, выпуская в потолок терпкий дым. – Ранена? Есть хочешь?
-Нет, благодарю, все в порядке, - карандаш забегал по измятому листку, выводя первые буквы. – Итак, первый вопрос. Какова сейчас обстановка в этом здании?
-Пока все спокойно, - сигаретный пепел упал на потрескавшийся кафельный пол. – Сейчас поступила информация, что сюда движется большая группа сепаратистов, у них техника и достаточно неплохое вооружение. Ждем штурма.
-И вы так спокойно об этом говорите?
-А чего волноваться, - уже было открывшую рот Мару перебил другой голос. На пороге возник боец, который выглядел практически полной противоположностью своей напарнице. Высокий, как и сержант, но сходство на этом заканчивалось. Вновь прибывший был патологически худ и очень подвижен. На обветренном лице поблескивали веселые серые глаза, а тонкие губы так и норовили разойтись в задорной улыбке. – Уже давали им на орехи и еще раз дадим. Блокпост их истреплет в любом случае, так что сюда они придут уже готовенькими.
-Моззи, ну я же просила, не перебивать, - сержант, к удивлению Марики, улыбнулась. – Да, он прав. Мы достаточно крепко держим эту точку.
-Хорошо... а теперь у меня будет вопрос лично к вам. Что привело сюда женщину, сержант?
Мара замолчала, несколько секунд глядя в одну точку и будто вспоминая что-то, о чем вспоминать не хотелось.
-Потому что это моя война, Марика, - наконец сказала она.
***
Долго пробыть в стенах школы не удалось – появилось высшее командование в лице капитана с сопровождающими, и журналистку мягко, но настойчиво выпроводили из здания под предлогом того, что, дескать, становится небезопасно. Судя по тому, что Марика услышала за своей спиной буквально через пять минут после того, как переступила порог – звуки выстрелов и взрывы гранат, - ее уход был действительно своевременным. Короткими перебежками, пригибаясь и периодически замирая на месте, журналистка двинулась в сторону жилых кварталов. Красный светоотражающий жилет с надписью «Пресса» был слабой защитой, хотя по всем правилам должен был служить своеобразной меткой того, что в эту цель стрелять нельзя.
Ага, нельзя, подумала Марика. Как же, как же. Общение с защитниками здания оставило неприятное послевкусие – война словно пробуждала в людях их самые темные и мерзкие стороны, превращало вчерашних мам и пап, сестер и братьев в безжалостных убийц. Страшно было видеть, как молодые парни остервенело отстреливаются из окон, бормоча себе под нос матерные скороговорки. Страшно было видеть, как девушка, которой нет и тридцати, швыряет в дверной проем гранату и тут же падает за ближайшее укрепление, прячась от взрыва.
Страшно было наблюдать, как война калечит тела, умы и души, но ничего сделать с этим Марика не могла. Равно как и никто не мог.
Журналистка слабо надеялась, что в жилой части города, утром еще практически не затронутой обстрелами, все спокойно, но надежда эта рассыпалась в прах, как только девушка достигла окраины первого квартала.
Смерть добралась и сюда.
Газоны были перепаханы колесами военных машин, стены некоторых зданий обвалились, осев грудами бесполезного мусора и битого стекла. Там и сям из того, что раньше было стенами, а теперь превратилось в кучи мусора, торчали элементы домашней обстановки и бытовой техники – несколько клавиш небольшого домашнего пианино, угол телевизора, какая-то цветастая тряпка, то ли штора, то ли домашний халат...
Журналистка зажмурилась и отвернулась на несколько секунд. Ко многому можно было привыкнуть за время войны, но видеть тонкую детскую ручку, словно бы умоляюще протянутую из-под кирпичных обломков, было по-прежнему жутко.
Из оцепенения Марику вывело появление двоих людей в камуфляже. Эти бойцы были куда более злы и потрепаны – на запыленных лицах виднелась многодневная щетина, а униформа не несла на себе знаков различия.
Повстанцы, догадалась журналистка.
-Эй, тебе чего? – кажется, корреспондента ожидал куда более грубый прием, чем полутора часами ранее в школе. Солдаты смотрели взглядами диких зверей.
Черта с два, пронеслось в голове Марики, я позволю с собой так обращаться. Она наклонила голову и глянула на подошедших исподлобья, скользя взглядом по осунувшимся лицам.
-Марика Бекк, военный корреспондент, делаю репортаж о текущем конфликте. Хотелось бы получить ваши краткие комментарии.
-Еще одна из этих ищеек, стремящихся урвать кусок пожирнее, - стоящий справа боец сплюнул и зашарил по карманам, что-то ища. – Думаешь, мы тебя кормить будем или рассказывать что-то? Шла бы ты отсюда подобру и поздорову, пташка, - рука его нехорошо дернулась к пистолету, и Марика напряглась. – Знаем мы вас, «мирных жителей». Продаетесь этим защитникам демократии за банку тушенки и шоколадку, а потом только отвлекись – диверсии, взрывы, гранаты, а вы что, а вы ничего, просто мимо проходили.
-Уймись, Бармалей! - короткая и веская фраза от соседа заставила ополченца замолчать. – Марика, добавлю от себя. Ситуация сейчас тяжелая. Противник плотно занял городской центр, сейчас мы пытаемся выбить его оттуда, но не получается пока ни черта, - солдат пожал плечами. – В жилых кварталах идут бои, с утра был авиаудар... много погибших. Мы держимся – и черта с два мы отдадим этот город несущим сюда эту псевдодемократию. Можешь так и написать, в газету, или куда ты там репортаж собираешь.
-Да какого черта ты ей все это рассказываешь, начальник! Две пули и все, ее больше не найдут. Ясно же, что она информацию для них вынюхивает, Князь, ясно, как божий день! – Марика попятилась назад, готовая в любой момент бежать или отпрыгнуть в сторону. Дело принимало совершенно нежелательный оборот.
-Еще раз повторяю – уймись! – боец с говорящим то ли позывным, то ли прозвищем «Князь» повысил голос. Видно было, что он привык командовать. – Если ты это сделаешь, я лично отдам тебя под трибунал. Совсем ошалел? Расстреливать местных жителей – последнее дело, и я уже не говорю о военных преступлениях. Возвращаемся на позицию.
Журналистка выдохнула и подняла камеру. Щелчок затвора, другой, третий – и в матрице памяти фотоаппарата остались образы двух солдат, идущих по перепаханной взрывами дороге и о чем-то ожесточенно спорящих.
До Марики долетали только обрывки слов. «Мирные...», «пора вводить пропускной режим», «да расстреливать их всех к чертям», «совсем озверел»... «чертова война».
С последним словосочетанием она была ой как согласна.
***
В подвальном помещении было тепло и сухо – кажется, бывший бар, ныне превращенный в некое подобие убежища, оставался единственным относительно безопасным местом в городке. Марика устало съежилась в покосившемся кресле, прижимая колени к груди и борясь со сном. Здесь было тихо и пахло едой и уютом, и если абстрагироваться от отзвуков глухих взрывов, доносящихся снаружи, можно было представить, что войны и не было вовсе, что это так, кошмарный сон и выдумка, полуночный морок, приснившийся так некстати. Что вот уже через полчаса можно проснуться, умыться, выглянуть в окно, улыбнуться сонным и весенним городским улицам и побежать по своим делам.
Глаза все же закрылись как-то сами собой, и перед веками встал уже ставший привычным за последние недели кошмар.
Когда война подошла к самому дому, мама не стала медлить ни минуты – в тот день она разбудила Марику и сказала – «доча, собирай вещи, которые сочтешь нужными, и документы. Мы уезжаем через два часа, я уже собрала Костю».
На все расспросы девушки мама просто включила телевизор – звука не было, а на черной бегущей строке внизу экрана сплошной полосой бежали белые буквы – приготовиться к эвакуации... Общий сбор на городской площади...
Сборы запомнились плохо. Похватать первое попавшееся, фотоаппарат, паспорт, деньги, страховку, умять все это в рюкзак, почти бегом бежать до площади.
Площадь была залита солнцем. Грузились в машины быстро, передавая друг другу вещи почти по живому конвейеру. Детей сажали возле окон – чтобы не задохнулись. Знали бы, к чему это приведет...
Машина шла тяжело, переваливаясь по кочкам и ухабам. Почти уснуть, почти расслабиться, кошмар никогда не начнется, мы уедем отсюда, уедем из страны, все будет хорошо, мы забудем это все, и будем жить спокойно – я, мама и Костя. Только еще сто километров и все будет хорошо, все будет хорошо, будет дом на городской окраине и цветущие каштаны, лишь бы подальше от приближающегося ада. Только бы доехать.
Прямо перед носом грузовика с неба падает огненная молния, за которой следует раскат грома. Стекла вылетают, стекла дробятся, через проход видно маму, лицо у которой стало почему-то белое, как скатерть... громко плачет Костя с окровавленной головой... запах гари. Горит, горит, все горит и плавится, подбегают какие-то люди, вытаскивают из смятого кузова, брат болтается в их руках, как кукла, мать похожа на манекен, еле дышит... Пустите меня, там мои брат и мама, пустите, сволочи, как в госпиталь, что за дьявол, там же сейчас и так нехватка мест, пустите!
Марику тряхнули за плечо, прерывая беспокойную дрему. Перед корреспонденткой стоял хозяин этого последнего островка мира и спокойствия среди кровавого хаоса. Бармена звали Максом, он был широкоплеч, коренаст, носил длинную рыжеватую бороду и в последнее время практически постоянно курил трубку. Правда, сейчас цвет бороды скорее приближался к серому – пыль, вездесущая пыль проникала везде, она скрипела на зубах и забивала волосы. Бар, как его между собой называли уцелевшие жители городка, тоже не был защищен от пыли, и вся обстановка и персонал в нем казались усыпанными пеплом.
Макс погрыз мундштук трубки и спокойно глянул на журналистку.
-Спишь? Ты просила меня напомнить, что сегодня хотела совершить еще одну вылазку.
-...а? А, да, да, Макс, конечно, спасибо, что разбудил, - Марика спешно зашевелилась, перебарывая острое нежелание двигаться. –Сделай мне кофе, пожалуйста, ладно? - деньги уже давно превратились в бесполезные бумажки. В оборот шло все, что могло хоть как-то помочь в выживании – шоколад, консервы, сигареты, патроны... особенно патроны. По крайней мере, в этом заведении они уже несколько недель оставались самой ходовой валютой.
-Ты неважно выглядишь. Сделаю тебе двойной, - Макс не спеша перешел за барную стойку, склонившись над чудом уцелевшей и чудом работающей кофе-машиной. Оставалось только гадать, какую магию знал этот человек и как колдовал над своими агрегатами, потому что даже несмотря на перебои с электричеством, в последнее время ставшие обычным делом, даже несмотря на жуткий дефицит инструментов и тем более запчастей, на кухне и в самом гостевом зале у Макса всегда все работало, как часы. В особо тихие дни здесь даже играла музыка – бармен отличался весьма специфическим музыкальным вкусом, но люди были рады любой музыке, которая отличалась от звука перестрелок.
-Вот несет тебя, как всегда, в самое пекло. Пока ты спала, тут заходила парочка солдат. Злые, настороженные, как псы цепные. Говорят, у них там корпоративная вечеринка намечается. Большая. С лазерным шоу и пиротехникой.
-Кажется, мы с тобой уже обсуждали эту тему, - Марика упаковала в чехол фотоаппарат и выложила перед барменом пять патронов. – Я говорила с представителями ОБСЕ, они сказали, что санитарная авиация пока не может добраться сюда из-за перестрелок и прочего, а мама и Костя до сих пор в госпитале и в ближайшую неделю точно никуда не поедут. Да что там, они даже с кровати-то сами не встанут. Как ты думаешь, я могу бросить своих родных в таком состоянии?
-Я думаю, они бы не обрадовались, узнав о том, что ты постоянно рискуешь своей задницей больше, чем следовало бы.
-Больше, чем ОБСЕ, журналисту здесь никто не заплатит, - девушка сделала большой глоток, наслаждаясь теплом, расходящимся внутри. Кофе обжигал, но это был приятный жар. Журналистка вспомнила свою первую встречу с миссией, вспомнила, как невысокий и уже начинающий седеть мужчина с пронзительно-ясными голубыми глазами долго ее отговаривал от такой работы, но в конце концов согласился. – А за репортажи из горячих точек платят вдвойне. Осталось протянуть всего недельку, может, две. Я точно справлюсь – до сих пор справлялась же. Но я не могу их тут бросить.
-Как знаешь, - бармен затянулся трубкой, надвинув видавшую виды шляпу по самые брови.
-Спасибо, Макс, - отставив пустую жестяную чашку, Марика застегнула куртку и выскользнула за дверь. Макс облокотился на запыленную и местами прожженную столешницу, глядя ей вслед.
-Завсегда пожалуйста, Мари, - тихо пробормотал бармен. – И дай-то боги, чтобы ты вернулась живой.
На городских улицах было тихо.
Такое затишье бывает перед грозой, думала корреспондентка, подсвечивая фонариком дорогу и перепрыгивая особенно опасные ямы и выбоины. Стоял полный штиль, казалось, даже воздух застыл в преддверии... чего-то. Каким-то шестым чувством Марика понимала, что в любой момент эта тишина может взорваться.
И взрыв оказался бы слишком громким и мощным.
Впереди замаячило здание школы. Откуда-то издалека снова послышались крики и выстрелы, причем звуки приближались, медленно и неуклонно. Решив не рисковать, девушка инстинктивно метнулась к школьным воротам и скользнула в приоткрытую дверь.
-Очень хорошо, - послышался голос над самым ее ухом, и в висок Марике уперлось холодное оружейное дуло. – А теперь повернись, медленно и без глупостей, и так же медленно и четко скажи, кто ты и откуда ты.
-Марика Бекк, военный корреспондент, - нутро противно свело от осознания того, что стоит неизвестному дернуть пальцем – и краткое земное существование самой Марики будет закончено. Впрочем, неприятное ощущение быстро прошло – осталась только решительность.
«Еще одно дело – и мне хватит на то, чтобы обеспечить лечение брата и мамы до самого подхода санавиации, а там гори оно все огнем».
-Очень хорошо, Марика, - в полуметре от корреспондентки засветился тусклый огонек светодиодного фонарика. Говорящий был выше ее ростом на полголовы и приблизительно в полтора раза шире в плечах. – Про тебя мы уже знаем, днем докладывали, но осмотреть еще раз не помешает. Приказ капитана.
Нехитрая процедура досмотра заняла менее, чем полминуты, после чего Марика вновь оказалась в какой-то комнатке, причем, похоже, без окон. Вокруг слышались голоса, кто-то ходил, неразборчивые приказы и распоряжения отражались от стен, сливаясь в один сплошной многоголосый шепот. Наконец снова вернулся тот солдат, что встретил ее на входе, усаживаясь рядом.
-А как вас зовут? – едва теплящегося света хватало на то, чтобы царапать буквы огрызком карандаша.
-Запиши как «Лис», - боец слегка повел плечами – в помещении становилось прохладно. Апрельские ночи все еще оставались холодными, а центральное отопление давным-давно не работало – с тех пор, как подорвали котельную.
-Лис, что здесь происходит?
-Они задумали массированную атаку, - мужчина поскреб в затылке, глядя куда-то в пространство. – Ждем с минуты на минуту. Здесь слишком выгодная точка – заняв ее, повстанцы смогут прорваться и дальше к центру, подобравшись вплотную к нашему штабу.
«Корпоративчик, значит,» - Марика увлеченно карябала в блокноте, тщательно записывая все слова. – «Если повезет, за это действительно можно будет выживать еще недели две».
-Думаете, сможете удержать?
-Здесь достаточно людей для того, чтобы у нас были все шансы это сделать. Вам бы командира об этом порасспрашивать, но искать его по всему зданию в темноте – себе дороже, так что сидите здесь, - Лис достал сигарету из мятой пачки. Последнюю. Щелкнула зажигалка – огонек на секунду выхватил из темноты обветренное лицо с запавшими глазами.
-Как считаете, каковы шансы повстанцев на победу в этой войне?
-Вы действительно хотите знать? – боец курил, будто в последний раз, затягиваясь и прикрывая глаза... а возможно, что этот раз и был для него последним. Марику внутренне передернуло. Привыкнуть к тому, что живой человек на глазах может превратиться в груду трепещущего мяса, она до сих пор так и не смогла. – Я считаю...
Следующую фразу заглушил звук автоматной очереди, раздавшийся прямо за стеной. Коротко выругавшись сквозь зубы, Лис подскочил, хватая оружие и вставая подле выхода.
-Внимание! – чей-то голос, сильный и зычный, прорвался через поднявшуюся какофонию. – Пулеметы, внимание!
Марика попыталась было рвануть к выходу, но боец удержал ее за локоть. Хватка была по ощущению похожа на тиски, только теплые.
-Сиди здесь! На улице у тебя вообще шансов выжить сейчас нет! Там... – конец предложения потонул в грохоте пулемета.
Журналистка никогда не слышала звука пулеметной очереди так близко. Оглушительная дробь разрывала барабанные перепонки, отдавалась в висках, от нее сводило скулы и ныли зубы. Марика отползла в наиболее безопасный угол, который, по ее расчетам, был образован двумя несущими стенами, и прикрыла голову руками, лишь изредка приподнимая ее, чтобы посмотреть вперед. В комнате все же было окно, и оно вело прямо в столовую.
И там творился форменный ад.
В свете тактических фонарей, то вспыхивающем, то снова угасающем, было прекрасно видно, как темные фигуры бегут к окнам, пытаются в них запрыгнуть, и их разрывает на части, стоит хотя бы кому-то попытаться положить руки на подоконник. Шальная очередь, прилетевшая из проема напротив, выбила фонтанчик каменных осколков из стены над головой Марики, и корреспондентка вновь уткнулась носом в бетонный пол, но даже через плотно прижатые к ушам ладони она продолжала слышать все звуки боя. Она слышала, как работает пулемет, как звонко и отчаянно матерится пулеметчик (Мара?..) в краткие перерывы между очередями, слышала, как воют от боли раненые бойцы обороны - иногда это переходило в совсем уж нечеловеческие булькающие звуки, и лучше было не думать, какими ранениями они были вызваны, - как кто-то в коридоре, меняя магазин в автомате, поминает всех чертей, демонов, ад и пекло...
Оглушительный грохот, казалось, заполнил все здание от фундамента до крыши, болью отдавшись где-то в темени. Несколько секунд после него стояла вязкая тишина, а потом школу сотряс еще один взрыв. И еще. И еще...
-Гранаты. Хреново дело! – Лис высадил длинную очередь куда-то в окно. – Чингиз – Лису, Чингиз – Лису, как обстановка в здании?
Ответа Марика не слышала, но даже без доклада можно было предположить, что все далеко не радужно. Журналистка съежилась, мечтая только об одном – лишь бы это поскорее закончилось, лишь бы только не...
Рванули еще две гранаты, прежде чем стало относительно тихо. И тишина эта, запоздало сообразила девушка, наступила из-за того, что замолкли пулеметы.
-Моззи! Ленту! - неразборчивое ругательство, - Моззи двухсотый!
-Злой, на правый фланг!
-Хвост, прикрывай, держи, дави огнем!
-Почти выбили!
-Почти...
-МАМА!
Еще один взрыв гулко отдался в сводах помещения и рассеялся эхом, после чего тишина стала полной. Марика подняла голову и увидела, что большая часть стены перед ней разрушена, а в зале – глаза привыкли в темноте – на полу виднелись черные холмики. И эти холмики были трупами людей.
Корреспондентку затошнило, но это быстро прошло. С каждым разом она привыкала все больше, чужая смерть становилась привычкой, и на смену волнению и дрожи в коленях очень быстро пришло равнодушие.
В дверной проем просунулась чья-то взлохмаченная голова.
-Живы?
-Жив, - хрипло отозвался Лис, снова зажимая тангенту. – Штаб – Лису, штаб – Лису. Отбили атаку на школу – отбили атаку на школу. Позиция наша – позиция наша. Подтвердите прием.
-Жива, - журналистка с трудом села и привалилась спиной к стене. В комнатке собирались выжившие – раз, два, три, четыре, пять человек... Часто дыша, журналистка открыла блокнот и неверной рукой вывела на чистом листе несколько строк.
-Теперь можешь выйти, - кто-то из бойцов протянул Марике руку, помогая встать. Та кое-как запихала блокнот в карман и тряхнула головой, разгоняя звон в ушах.
-Весело у вас тут, ребята, - журналист постаралась придать голосу твердость. Натянутые струной нервы медленно приходили в порядок, и происходящее уже не казалось таким страшным.
-Ага, обхохочешься просто, - хмурый женский голос донесся из темноты. В неверном свете крохотного фонарика стала видна давешняя девушка-боец, зажимающая здоровой рукой левое плечо. Было видно, что рукав пропитался чем-то темным и с него капало. – И такие вечеринки каждый день. Ты заходи, если что.
-Можно выходить? – журналистка не обратила внимания на шпильку.
-Иди, иди. Мы прикроем, - массивный мужчина, стоящий рядом с Лисом, вскинул автомат, нацелив его на дверной проем, в котором виднелось звездное небо и слепые окна стоящего напротив здания-коробки.
Марика молча кивнула и двинулась вперед. Нужно было сделать еще несколько кадров, напоследок, для полного завершения репортажа. Лунный свет плясал на объективе камеры, и в видоискатель было видно все уродство войны – пустое полуразрушенное здание, выбитые окна, трупы и дым, поднимающийся от земли.
Корреспондентка успела сделать несколько кадров и один шаг перед тем, как споткнулась на ровном месте и упала. Попыталась встать и снова упала. Ноги не слушались.
«Да что ж такое...»
-Снайпер! – крик донесся откуда-то сзади.
Марика снова перевела взгляд на дом напротив, и ей показалось, что в одном из окон мелькнула крошечная искорка. А темнота становилась все гуще и гуще.
-Снай... пер.
Искорка снова мигнула в наползающей отовсюду тьме и исчезла.
***
Вместо эпилога.
(Последняя запись из блокнота, найденного при досмотре тела обороняющимися)
19:30.
Массированный штурм здания. Их слишком много вокруг. Ребята понесли большие потери. (Пятно чего-то черного) ...это здание? Оно слишком хорошо простреливается. Сложно укрыться.
Выживших шесть человек, в том числе пятеро бойцов отряда... (неразборчиво) и журналист.
(Конец записей. Пятно крови.)
После этого мне сказали, что меня нужно брать на подобные игры в роли военкора.
Надо бы, надо бы.
Ориджинал, джен, даркфик. Не претендует на реалистичность и достоверность. Во время описываемых событий ни один реальный человек не пострадал.
THIS WAR OF MINE
Дозорные вышки, осколки стекла,
Кирпичные шеренги, крематорий дымится,
Консервные банки, обрывки бумаг,
Автомат, униформа и противогаз...
А мир был чудесный, как сопля на стене,
А город был хороший, словно крест на спине.
А день был счастливый - как слепая кишка,
А он увидел солнце...
Кирпичные шеренги, крематорий дымится,
Консервные банки, обрывки бумаг,
Автомат, униформа и противогаз...
А мир был чудесный, как сопля на стене,
А город был хороший, словно крест на спине.
А день был счастливый - как слепая кишка,
А он увидел солнце...
Небольшому городку всегда сложно пережить войну и не быть при этом смешанным с землей.
Этот не стал исключением – пятиэтажные дома-коробки слепо щурились выбитыми окнами, под подошвами военных сапог хрустело битое стекло вперемешку с обломками штукатурки и кирпичной крошкой, а воздух пах порохом, дымом и бензином.
На улицах второй день шли ожесточенные бои...На улицах второй день шли ожесточенные бои – стрельба не стихала ни на минуту с того момента, как к городским стенам подошли регулярные войска. Сепаратисты мало что могли противопоставить хорошо обученным и хорошо снабжаемым военным, но сражались до последнего, едва не зубами цепляясь за каждый клочок земли, каждый этаж, каждый метр дороги.
И кровопролитие, казалось, не остановится до тех пор, пока последний повстанец не упадет замертво, нашпигованный свинцом.
Марика прижала к груди запылившуюся фотокамеру. Мирных граждан никто не убивал, по крайней мере, намеренно, но относились военные к ним настороженно. Их нельзя было за это винить – диверсантов, прикидывающихся беззащитными жителями городка, было слишком много. А уж к фронтовым журналистам отношение было и вовсе особое.
Девушка сглотнула и несколько раз ударила кулачком в стену здания, которое раньше было школьной столовой. Буквально через две секунды за чудом уцелевшей дверью послышались шаги, и дверь распахнулась. Через порог на Марику уставился ствол автомата, чуть поотдаль от которого блестели чьи-то черные и крайне недружелюбные глаза, обрамленные длинными ресницами.
-Стоять. Руки за голову. Кто идет? – низкий голос без сомнения принадлежал молодой женщине, что было более чем странно. Женщин в наступающих войсках было крайне мало, тем более – не на должностях связистов или санитарок.
-Марика Бекк, военная пресса, - журналистка изо всех сил старалась отвечать твердо, но голос предательски дрожал. – Собираю материал для репортажа о последних событиях.
-Встать лицом к стене, Марика, - по карманам и сумке девушки зашарили жесткие ладони, обтянутые штурмовыми перчатками. Неизвестная заглянула первым делом в паспорт, а затем осмотрела, кажется, все личные вещи журналистки. – Чисто. Проходи, - женщина посторонилась, освобождая проход. Автомат все так же смотрел теперь уже в спину Марики немигающим зрачком.
Внутри здания школы царило запустение. В классных комнатах громоздились баррикады из перевернутых парт, ветер гонял по коридорам обрывки классных журналов, учебников и – последнее особенно резануло по сердцу – детские рисунки. Под ноги Марике попал один – там был коряво нарисован солдат в ядовито-зеленой униформе и огромной каске, и под ним через весь лист шла надпись «спасибо вам за мир».
Да уж, за мир, мысленно невесело усмехнулась журналистка.
Конвоир привела Марику в школьную столовую, которая выглядела еще более потрепанной, чем все остальное здание. В большинстве окон отсутствовали стекла, часть крыши провалилась, дверь эвакуационного выхода была сорвана с петель (похоже, взрывом) и теперь валялась на земле неподалеку. В раздаточном окне вместо улыбающейся полной женщины в белом халате (Марика помнила ее еще со своих школьных лет) красовался пулемет; второй пулемет поблескивал из бывшего окошка для сбора грязной посуды.
-Сиди здесь, - военная провела Марику как раз в комнатку, бывшую раньше посудомоечной, и тяжело опустилась на пол рядом с пулеметом, поднимая руку к кнопке рации. – Моззи – Маре: где тебя гребаные лысые черти носят? От штаба поступила информация, что через полчаса будет штурм здания. Возвращайся на позицию. – Передав сообщение, женщина развернулась, усаживаясь удобнее, и на секунду стал виден красный крест на одном из подсумков ее разгрузочного жилета. На погонах тускло отсвечивали лычки младшего сержанта.
Журналистка достала блокнот и робко прокашлялась, привлекая внимание.
-Позвольте взять у вас короткое интервью для моей статьи, - Марика глянула в бесстрастное лицо Мары – кажется, так звучал позывной - с надеждой.
-Валяй, чего уж, - Мара облокотилась на подоконник и закурила, выпуская в потолок терпкий дым. – Ранена? Есть хочешь?
-Нет, благодарю, все в порядке, - карандаш забегал по измятому листку, выводя первые буквы. – Итак, первый вопрос. Какова сейчас обстановка в этом здании?
-Пока все спокойно, - сигаретный пепел упал на потрескавшийся кафельный пол. – Сейчас поступила информация, что сюда движется большая группа сепаратистов, у них техника и достаточно неплохое вооружение. Ждем штурма.
-И вы так спокойно об этом говорите?
-А чего волноваться, - уже было открывшую рот Мару перебил другой голос. На пороге возник боец, который выглядел практически полной противоположностью своей напарнице. Высокий, как и сержант, но сходство на этом заканчивалось. Вновь прибывший был патологически худ и очень подвижен. На обветренном лице поблескивали веселые серые глаза, а тонкие губы так и норовили разойтись в задорной улыбке. – Уже давали им на орехи и еще раз дадим. Блокпост их истреплет в любом случае, так что сюда они придут уже готовенькими.
-Моззи, ну я же просила, не перебивать, - сержант, к удивлению Марики, улыбнулась. – Да, он прав. Мы достаточно крепко держим эту точку.
-Хорошо... а теперь у меня будет вопрос лично к вам. Что привело сюда женщину, сержант?
Мара замолчала, несколько секунд глядя в одну точку и будто вспоминая что-то, о чем вспоминать не хотелось.
-Потому что это моя война, Марика, - наконец сказала она.
***
Сталь между пальцев, сжатый кулак.
Удар выше кисти, терзающий плоть,
Но вместо крови в жилах застыл яд, медленный яд.
Разрушенный мир, разбитые лбы, разломанный надвое хлеб.
И вот кто-то плачет, а кто-то молчит,
А кто-то так рад, кто-то так рад!
Удар выше кисти, терзающий плоть,
Но вместо крови в жилах застыл яд, медленный яд.
Разрушенный мир, разбитые лбы, разломанный надвое хлеб.
И вот кто-то плачет, а кто-то молчит,
А кто-то так рад, кто-то так рад!
Долго пробыть в стенах школы не удалось – появилось высшее командование в лице капитана с сопровождающими, и журналистку мягко, но настойчиво выпроводили из здания под предлогом того, что, дескать, становится небезопасно. Судя по тому, что Марика услышала за своей спиной буквально через пять минут после того, как переступила порог – звуки выстрелов и взрывы гранат, - ее уход был действительно своевременным. Короткими перебежками, пригибаясь и периодически замирая на месте, журналистка двинулась в сторону жилых кварталов. Красный светоотражающий жилет с надписью «Пресса» был слабой защитой, хотя по всем правилам должен был служить своеобразной меткой того, что в эту цель стрелять нельзя.
Ага, нельзя, подумала Марика. Как же, как же. Общение с защитниками здания оставило неприятное послевкусие – война словно пробуждала в людях их самые темные и мерзкие стороны, превращало вчерашних мам и пап, сестер и братьев в безжалостных убийц. Страшно было видеть, как молодые парни остервенело отстреливаются из окон, бормоча себе под нос матерные скороговорки. Страшно было видеть, как девушка, которой нет и тридцати, швыряет в дверной проем гранату и тут же падает за ближайшее укрепление, прячась от взрыва.
Страшно было наблюдать, как война калечит тела, умы и души, но ничего сделать с этим Марика не могла. Равно как и никто не мог.
Журналистка слабо надеялась, что в жилой части города, утром еще практически не затронутой обстрелами, все спокойно, но надежда эта рассыпалась в прах, как только девушка достигла окраины первого квартала.
Смерть добралась и сюда.
Газоны были перепаханы колесами военных машин, стены некоторых зданий обвалились, осев грудами бесполезного мусора и битого стекла. Там и сям из того, что раньше было стенами, а теперь превратилось в кучи мусора, торчали элементы домашней обстановки и бытовой техники – несколько клавиш небольшого домашнего пианино, угол телевизора, какая-то цветастая тряпка, то ли штора, то ли домашний халат...
Журналистка зажмурилась и отвернулась на несколько секунд. Ко многому можно было привыкнуть за время войны, но видеть тонкую детскую ручку, словно бы умоляюще протянутую из-под кирпичных обломков, было по-прежнему жутко.
Из оцепенения Марику вывело появление двоих людей в камуфляже. Эти бойцы были куда более злы и потрепаны – на запыленных лицах виднелась многодневная щетина, а униформа не несла на себе знаков различия.
Повстанцы, догадалась журналистка.
-Эй, тебе чего? – кажется, корреспондента ожидал куда более грубый прием, чем полутора часами ранее в школе. Солдаты смотрели взглядами диких зверей.
Черта с два, пронеслось в голове Марики, я позволю с собой так обращаться. Она наклонила голову и глянула на подошедших исподлобья, скользя взглядом по осунувшимся лицам.
-Марика Бекк, военный корреспондент, делаю репортаж о текущем конфликте. Хотелось бы получить ваши краткие комментарии.
-Еще одна из этих ищеек, стремящихся урвать кусок пожирнее, - стоящий справа боец сплюнул и зашарил по карманам, что-то ища. – Думаешь, мы тебя кормить будем или рассказывать что-то? Шла бы ты отсюда подобру и поздорову, пташка, - рука его нехорошо дернулась к пистолету, и Марика напряглась. – Знаем мы вас, «мирных жителей». Продаетесь этим защитникам демократии за банку тушенки и шоколадку, а потом только отвлекись – диверсии, взрывы, гранаты, а вы что, а вы ничего, просто мимо проходили.
-Уймись, Бармалей! - короткая и веская фраза от соседа заставила ополченца замолчать. – Марика, добавлю от себя. Ситуация сейчас тяжелая. Противник плотно занял городской центр, сейчас мы пытаемся выбить его оттуда, но не получается пока ни черта, - солдат пожал плечами. – В жилых кварталах идут бои, с утра был авиаудар... много погибших. Мы держимся – и черта с два мы отдадим этот город несущим сюда эту псевдодемократию. Можешь так и написать, в газету, или куда ты там репортаж собираешь.
-Да какого черта ты ей все это рассказываешь, начальник! Две пули и все, ее больше не найдут. Ясно же, что она информацию для них вынюхивает, Князь, ясно, как божий день! – Марика попятилась назад, готовая в любой момент бежать или отпрыгнуть в сторону. Дело принимало совершенно нежелательный оборот.
-Еще раз повторяю – уймись! – боец с говорящим то ли позывным, то ли прозвищем «Князь» повысил голос. Видно было, что он привык командовать. – Если ты это сделаешь, я лично отдам тебя под трибунал. Совсем ошалел? Расстреливать местных жителей – последнее дело, и я уже не говорю о военных преступлениях. Возвращаемся на позицию.
Журналистка выдохнула и подняла камеру. Щелчок затвора, другой, третий – и в матрице памяти фотоаппарата остались образы двух солдат, идущих по перепаханной взрывами дороге и о чем-то ожесточенно спорящих.
До Марики долетали только обрывки слов. «Мирные...», «пора вводить пропускной режим», «да расстреливать их всех к чертям», «совсем озверел»... «чертова война».
С последним словосочетанием она была ой как согласна.
***
Встать бы во весь рост - да нету больше ног.
Сжать ладонь в кулак - да нечего сжимать.
Нету больше слов, нету больше нас,
Лишь одно осталось на свете - Победа...
Сжать ладонь в кулак - да нечего сжимать.
Нету больше слов, нету больше нас,
Лишь одно осталось на свете - Победа...
В подвальном помещении было тепло и сухо – кажется, бывший бар, ныне превращенный в некое подобие убежища, оставался единственным относительно безопасным местом в городке. Марика устало съежилась в покосившемся кресле, прижимая колени к груди и борясь со сном. Здесь было тихо и пахло едой и уютом, и если абстрагироваться от отзвуков глухих взрывов, доносящихся снаружи, можно было представить, что войны и не было вовсе, что это так, кошмарный сон и выдумка, полуночный морок, приснившийся так некстати. Что вот уже через полчаса можно проснуться, умыться, выглянуть в окно, улыбнуться сонным и весенним городским улицам и побежать по своим делам.
Глаза все же закрылись как-то сами собой, и перед веками встал уже ставший привычным за последние недели кошмар.
Когда война подошла к самому дому, мама не стала медлить ни минуты – в тот день она разбудила Марику и сказала – «доча, собирай вещи, которые сочтешь нужными, и документы. Мы уезжаем через два часа, я уже собрала Костю».
На все расспросы девушки мама просто включила телевизор – звука не было, а на черной бегущей строке внизу экрана сплошной полосой бежали белые буквы – приготовиться к эвакуации... Общий сбор на городской площади...
Сборы запомнились плохо. Похватать первое попавшееся, фотоаппарат, паспорт, деньги, страховку, умять все это в рюкзак, почти бегом бежать до площади.
Площадь была залита солнцем. Грузились в машины быстро, передавая друг другу вещи почти по живому конвейеру. Детей сажали возле окон – чтобы не задохнулись. Знали бы, к чему это приведет...
Машина шла тяжело, переваливаясь по кочкам и ухабам. Почти уснуть, почти расслабиться, кошмар никогда не начнется, мы уедем отсюда, уедем из страны, все будет хорошо, мы забудем это все, и будем жить спокойно – я, мама и Костя. Только еще сто километров и все будет хорошо, все будет хорошо, будет дом на городской окраине и цветущие каштаны, лишь бы подальше от приближающегося ада. Только бы доехать.
Прямо перед носом грузовика с неба падает огненная молния, за которой следует раскат грома. Стекла вылетают, стекла дробятся, через проход видно маму, лицо у которой стало почему-то белое, как скатерть... громко плачет Костя с окровавленной головой... запах гари. Горит, горит, все горит и плавится, подбегают какие-то люди, вытаскивают из смятого кузова, брат болтается в их руках, как кукла, мать похожа на манекен, еле дышит... Пустите меня, там мои брат и мама, пустите, сволочи, как в госпиталь, что за дьявол, там же сейчас и так нехватка мест, пустите!
Марику тряхнули за плечо, прерывая беспокойную дрему. Перед корреспонденткой стоял хозяин этого последнего островка мира и спокойствия среди кровавого хаоса. Бармена звали Максом, он был широкоплеч, коренаст, носил длинную рыжеватую бороду и в последнее время практически постоянно курил трубку. Правда, сейчас цвет бороды скорее приближался к серому – пыль, вездесущая пыль проникала везде, она скрипела на зубах и забивала волосы. Бар, как его между собой называли уцелевшие жители городка, тоже не был защищен от пыли, и вся обстановка и персонал в нем казались усыпанными пеплом.
Макс погрыз мундштук трубки и спокойно глянул на журналистку.
-Спишь? Ты просила меня напомнить, что сегодня хотела совершить еще одну вылазку.
-...а? А, да, да, Макс, конечно, спасибо, что разбудил, - Марика спешно зашевелилась, перебарывая острое нежелание двигаться. –Сделай мне кофе, пожалуйста, ладно? - деньги уже давно превратились в бесполезные бумажки. В оборот шло все, что могло хоть как-то помочь в выживании – шоколад, консервы, сигареты, патроны... особенно патроны. По крайней мере, в этом заведении они уже несколько недель оставались самой ходовой валютой.
-Ты неважно выглядишь. Сделаю тебе двойной, - Макс не спеша перешел за барную стойку, склонившись над чудом уцелевшей и чудом работающей кофе-машиной. Оставалось только гадать, какую магию знал этот человек и как колдовал над своими агрегатами, потому что даже несмотря на перебои с электричеством, в последнее время ставшие обычным делом, даже несмотря на жуткий дефицит инструментов и тем более запчастей, на кухне и в самом гостевом зале у Макса всегда все работало, как часы. В особо тихие дни здесь даже играла музыка – бармен отличался весьма специфическим музыкальным вкусом, но люди были рады любой музыке, которая отличалась от звука перестрелок.
-Вот несет тебя, как всегда, в самое пекло. Пока ты спала, тут заходила парочка солдат. Злые, настороженные, как псы цепные. Говорят, у них там корпоративная вечеринка намечается. Большая. С лазерным шоу и пиротехникой.
-Кажется, мы с тобой уже обсуждали эту тему, - Марика упаковала в чехол фотоаппарат и выложила перед барменом пять патронов. – Я говорила с представителями ОБСЕ, они сказали, что санитарная авиация пока не может добраться сюда из-за перестрелок и прочего, а мама и Костя до сих пор в госпитале и в ближайшую неделю точно никуда не поедут. Да что там, они даже с кровати-то сами не встанут. Как ты думаешь, я могу бросить своих родных в таком состоянии?
-Я думаю, они бы не обрадовались, узнав о том, что ты постоянно рискуешь своей задницей больше, чем следовало бы.
-Больше, чем ОБСЕ, журналисту здесь никто не заплатит, - девушка сделала большой глоток, наслаждаясь теплом, расходящимся внутри. Кофе обжигал, но это был приятный жар. Журналистка вспомнила свою первую встречу с миссией, вспомнила, как невысокий и уже начинающий седеть мужчина с пронзительно-ясными голубыми глазами долго ее отговаривал от такой работы, но в конце концов согласился. – А за репортажи из горячих точек платят вдвойне. Осталось протянуть всего недельку, может, две. Я точно справлюсь – до сих пор справлялась же. Но я не могу их тут бросить.
-Как знаешь, - бармен затянулся трубкой, надвинув видавшую виды шляпу по самые брови.
-Спасибо, Макс, - отставив пустую жестяную чашку, Марика застегнула куртку и выскользнула за дверь. Макс облокотился на запыленную и местами прожженную столешницу, глядя ей вслед.
-Завсегда пожалуйста, Мари, - тихо пробормотал бармен. – И дай-то боги, чтобы ты вернулась живой.
На городских улицах было тихо.
Такое затишье бывает перед грозой, думала корреспондентка, подсвечивая фонариком дорогу и перепрыгивая особенно опасные ямы и выбоины. Стоял полный штиль, казалось, даже воздух застыл в преддверии... чего-то. Каким-то шестым чувством Марика понимала, что в любой момент эта тишина может взорваться.
И взрыв оказался бы слишком громким и мощным.
Впереди замаячило здание школы. Откуда-то издалека снова послышались крики и выстрелы, причем звуки приближались, медленно и неуклонно. Решив не рисковать, девушка инстинктивно метнулась к школьным воротам и скользнула в приоткрытую дверь.
-Очень хорошо, - послышался голос над самым ее ухом, и в висок Марике уперлось холодное оружейное дуло. – А теперь повернись, медленно и без глупостей, и так же медленно и четко скажи, кто ты и откуда ты.
-Марика Бекк, военный корреспондент, - нутро противно свело от осознания того, что стоит неизвестному дернуть пальцем – и краткое земное существование самой Марики будет закончено. Впрочем, неприятное ощущение быстро прошло – осталась только решительность.
«Еще одно дело – и мне хватит на то, чтобы обеспечить лечение брата и мамы до самого подхода санавиации, а там гори оно все огнем».
-Очень хорошо, Марика, - в полуметре от корреспондентки засветился тусклый огонек светодиодного фонарика. Говорящий был выше ее ростом на полголовы и приблизительно в полтора раза шире в плечах. – Про тебя мы уже знаем, днем докладывали, но осмотреть еще раз не помешает. Приказ капитана.
Нехитрая процедура досмотра заняла менее, чем полминуты, после чего Марика вновь оказалась в какой-то комнатке, причем, похоже, без окон. Вокруг слышались голоса, кто-то ходил, неразборчивые приказы и распоряжения отражались от стен, сливаясь в один сплошной многоголосый шепот. Наконец снова вернулся тот солдат, что встретил ее на входе, усаживаясь рядом.
-А как вас зовут? – едва теплящегося света хватало на то, чтобы царапать буквы огрызком карандаша.
-Запиши как «Лис», - боец слегка повел плечами – в помещении становилось прохладно. Апрельские ночи все еще оставались холодными, а центральное отопление давным-давно не работало – с тех пор, как подорвали котельную.
-Лис, что здесь происходит?
-Они задумали массированную атаку, - мужчина поскреб в затылке, глядя куда-то в пространство. – Ждем с минуты на минуту. Здесь слишком выгодная точка – заняв ее, повстанцы смогут прорваться и дальше к центру, подобравшись вплотную к нашему штабу.
«Корпоративчик, значит,» - Марика увлеченно карябала в блокноте, тщательно записывая все слова. – «Если повезет, за это действительно можно будет выживать еще недели две».
-Думаете, сможете удержать?
-Здесь достаточно людей для того, чтобы у нас были все шансы это сделать. Вам бы командира об этом порасспрашивать, но искать его по всему зданию в темноте – себе дороже, так что сидите здесь, - Лис достал сигарету из мятой пачки. Последнюю. Щелкнула зажигалка – огонек на секунду выхватил из темноты обветренное лицо с запавшими глазами.
-Как считаете, каковы шансы повстанцев на победу в этой войне?
-Вы действительно хотите знать? – боец курил, будто в последний раз, затягиваясь и прикрывая глаза... а возможно, что этот раз и был для него последним. Марику внутренне передернуло. Привыкнуть к тому, что живой человек на глазах может превратиться в груду трепещущего мяса, она до сих пор так и не смогла. – Я считаю...
Следующую фразу заглушил звук автоматной очереди, раздавшийся прямо за стеной. Коротко выругавшись сквозь зубы, Лис подскочил, хватая оружие и вставая подле выхода.
-Внимание! – чей-то голос, сильный и зычный, прорвался через поднявшуюся какофонию. – Пулеметы, внимание!
Марика попыталась было рвануть к выходу, но боец удержал ее за локоть. Хватка была по ощущению похожа на тиски, только теплые.
-Сиди здесь! На улице у тебя вообще шансов выжить сейчас нет! Там... – конец предложения потонул в грохоте пулемета.
Журналистка никогда не слышала звука пулеметной очереди так близко. Оглушительная дробь разрывала барабанные перепонки, отдавалась в висках, от нее сводило скулы и ныли зубы. Марика отползла в наиболее безопасный угол, который, по ее расчетам, был образован двумя несущими стенами, и прикрыла голову руками, лишь изредка приподнимая ее, чтобы посмотреть вперед. В комнате все же было окно, и оно вело прямо в столовую.
И там творился форменный ад.
В свете тактических фонарей, то вспыхивающем, то снова угасающем, было прекрасно видно, как темные фигуры бегут к окнам, пытаются в них запрыгнуть, и их разрывает на части, стоит хотя бы кому-то попытаться положить руки на подоконник. Шальная очередь, прилетевшая из проема напротив, выбила фонтанчик каменных осколков из стены над головой Марики, и корреспондентка вновь уткнулась носом в бетонный пол, но даже через плотно прижатые к ушам ладони она продолжала слышать все звуки боя. Она слышала, как работает пулемет, как звонко и отчаянно матерится пулеметчик (Мара?..) в краткие перерывы между очередями, слышала, как воют от боли раненые бойцы обороны - иногда это переходило в совсем уж нечеловеческие булькающие звуки, и лучше было не думать, какими ранениями они были вызваны, - как кто-то в коридоре, меняя магазин в автомате, поминает всех чертей, демонов, ад и пекло...
Оглушительный грохот, казалось, заполнил все здание от фундамента до крыши, болью отдавшись где-то в темени. Несколько секунд после него стояла вязкая тишина, а потом школу сотряс еще один взрыв. И еще. И еще...
-Гранаты. Хреново дело! – Лис высадил длинную очередь куда-то в окно. – Чингиз – Лису, Чингиз – Лису, как обстановка в здании?
Ответа Марика не слышала, но даже без доклада можно было предположить, что все далеко не радужно. Журналистка съежилась, мечтая только об одном – лишь бы это поскорее закончилось, лишь бы только не...
Рванули еще две гранаты, прежде чем стало относительно тихо. И тишина эта, запоздало сообразила девушка, наступила из-за того, что замолкли пулеметы.
-Моззи! Ленту! - неразборчивое ругательство, - Моззи двухсотый!
-Злой, на правый фланг!
-Хвост, прикрывай, держи, дави огнем!
-Почти выбили!
-Почти...
-МАМА!
Еще один взрыв гулко отдался в сводах помещения и рассеялся эхом, после чего тишина стала полной. Марика подняла голову и увидела, что большая часть стены перед ней разрушена, а в зале – глаза привыкли в темноте – на полу виднелись черные холмики. И эти холмики были трупами людей.
Корреспондентку затошнило, но это быстро прошло. С каждым разом она привыкала все больше, чужая смерть становилась привычкой, и на смену волнению и дрожи в коленях очень быстро пришло равнодушие.
В дверной проем просунулась чья-то взлохмаченная голова.
-Живы?
-Жив, - хрипло отозвался Лис, снова зажимая тангенту. – Штаб – Лису, штаб – Лису. Отбили атаку на школу – отбили атаку на школу. Позиция наша – позиция наша. Подтвердите прием.
-Жива, - журналистка с трудом села и привалилась спиной к стене. В комнатке собирались выжившие – раз, два, три, четыре, пять человек... Часто дыша, журналистка открыла блокнот и неверной рукой вывела на чистом листе несколько строк.
-Теперь можешь выйти, - кто-то из бойцов протянул Марике руку, помогая встать. Та кое-как запихала блокнот в карман и тряхнула головой, разгоняя звон в ушах.
-Весело у вас тут, ребята, - журналист постаралась придать голосу твердость. Натянутые струной нервы медленно приходили в порядок, и происходящее уже не казалось таким страшным.
-Ага, обхохочешься просто, - хмурый женский голос донесся из темноты. В неверном свете крохотного фонарика стала видна давешняя девушка-боец, зажимающая здоровой рукой левое плечо. Было видно, что рукав пропитался чем-то темным и с него капало. – И такие вечеринки каждый день. Ты заходи, если что.
-Можно выходить? – журналистка не обратила внимания на шпильку.
-Иди, иди. Мы прикроем, - массивный мужчина, стоящий рядом с Лисом, вскинул автомат, нацелив его на дверной проем, в котором виднелось звездное небо и слепые окна стоящего напротив здания-коробки.
Марика молча кивнула и двинулась вперед. Нужно было сделать еще несколько кадров, напоследок, для полного завершения репортажа. Лунный свет плясал на объективе камеры, и в видоискатель было видно все уродство войны – пустое полуразрушенное здание, выбитые окна, трупы и дым, поднимающийся от земли.
Корреспондентка успела сделать несколько кадров и один шаг перед тем, как споткнулась на ровном месте и упала. Попыталась встать и снова упала. Ноги не слушались.
«Да что ж такое...»
-Снайпер! – крик донесся откуда-то сзади.
Марика снова перевела взгляд на дом напротив, и ей показалось, что в одном из окон мелькнула крошечная искорка. А темнота становилась все гуще и гуще.
-Снай... пер.
Искорка снова мигнула в наползающей отовсюду тьме и исчезла.
***
Вместо эпилога.
(Последняя запись из блокнота, найденного при досмотре тела обороняющимися)
19:30.
Массированный штурм здания. Их слишком много вокруг. Ребята понесли большие потери. (Пятно чего-то черного) ...это здание? Оно слишком хорошо простреливается. Сложно укрыться.
Выживших шесть человек, в том числе пятеро бойцов отряда... (неразборчиво) и журналист.
(Конец записей. Пятно крови.)
После этого мне сказали, что меня нужно брать на подобные игры в роли военкора.
Надо бы, надо бы.
@темы: графоманство обыкновенное, ангедония, pathetic, hear me roar, another stranger me
-
-
13.10.2015 в 11:24-
-
13.10.2015 в 11:58-
-
26.10.2015 в 10:46-
-
30.10.2015 в 15:36-
-
30.10.2015 в 15:36-
-
20.11.2015 в 07:33