графоманское

Выложу тут немного из своих писулек.
В общем, в Красноярске в ноябре будет ПРИ "Tabula Rasa". По сюжету 1939 год, Чехия, оккупированная нацистами, место действия - дурдом. То есть психбольница.
Мистика, трэш, давление на психику.
В общем, эти ребята объявили литературный конкурс, призом на котором является снижение взноса вдвое. И, как вы понимаете, я не могла не причаститься.
Предупреждение: историчности в этом нет ни на грош, все происходящее - художественный вымысел от начала и до конца. Ну да оно и так ясно.

Название: Двуликий Янус
Фэндом: ориджинал
Рейтинг: PG-13
Жанр: джен, ангст, мистика
Герои: врач и пациентка, персонал больницы фоном

Узреть лики

I. Лик молодости.
Майским утром тысяча девятьсот тридцать девятого года в приюте святых Воцлава и Агнессы Теплецких было невероятно тихо.
Тишина разливалась по коридорам, нарушаемая лишь тиканьем часов – тик-так, словно бы говорили они, тик-так, наслаждайтесь минутами отдыха, доктора, наслаждайтесь секундами покоя, пациенты, тик-так, скоро все изменится.
Тик-так, мысленно повторила Урсула Майер, выпрямившись в кресле и с удовольствием хрустнув плечами. Ее рабочий стол был буквально завален бумагами – историями болезни, письмами, свежей корреспонденцией, и все это надлежало привести в порядок, чем доктор Майер и занималась до недавнего времени.
Урсула смахнула с рукава темно-зеленого вельветового платья несуществующую пылинку и потянулась к ящику стола, привычным жестом доставая оттуда пачку сигарет. Чиркнув зажигалкой, она сделала глубокую затяжку, выпуская из легких едкий дым. Запах табака поплыл по помещению, смешиваясь с запахом цветущей сирени, свежей зелени и сырости, просачивающимся из раскрытого окна.
Небо наливалось свинцом – надвигалась майская гроза.
-Доброе утро, пани, - в кабинет заглянула Анешка, сестра милосердия, по обыкновению облаченная в белоснежный накрахмаленный халатик и такой же чепец. – Через десять минут пора утреннего обхода, вы просили заглянуть и напомнить.
-Да, Анешка, спасибо. – врач затянулась сигаретой в последний раз, затушив окурок в фарфоровой пепельнице, ныне наполовину скрытой под бумажной лавиной, и встала с места, поводя затекшими плечами. – Хорошо ли прошла ночь?
-На удивление спокойно, пани доктор, - сестра расплылась в улыбке, и Урсула в который раз спросила себя: что эта девушка, с ее золотыми косами толщиной в руку, голубыми глазами и фарфоровыми щечками, делает здесь, в доме скорби, в этом небесами забытом месте?
-Хорошо. Через десять минут начинаю обход. Можешь быть свободна, - услужливость медсестры, казалось, не знала границ. Доктор Майер, пусть и работала в лечебнице недолго – всего пару месяцев, - не могла припомнить ни одного момента, когда Анешка была бы грустной или утомленной. Всегда улыбчива, весела и приветлива, всегда готова выслушать и помочь, всегда идеальна.
Вообще эта больница была чересчур идеальна. Безупречно чистые палаты, безукоризненно вежливые медсестры, бесконечно дружелюбные и корректные коллеги – последнее было тем более странно, что Урсула, помимо того, что была женщиной-врачом, была еще и немкой. И это настораживало. Создавалось ощущение, что это место не принадлежит своему времени, и словно бы ему неподвластно. Не устает, не стареет, не умирает. И о ходе времени здесь напоминает только тиканье часов.
Тик-так.
Уже подходя к двери, врач по привычке бросила короткий взгляд через плечо на старинное зеркало в бронзовой раме, стоящее напротив ее рабочего стола. Мутное, покрытое благородной патиной стекло отразило высокую и худую женщину лет тридцати с короткими, уложенными «под фокстрот» темными волосами, сжимающую в пальцах папку с бумагами и неврологический молоточек.
На секунду Урсуле показалось, что на лице ее отражения промелькнула злая ухмылка, но стоило солнцу снова на секунду выглянуть из-за лохматых туч, как наваждение рассеялось. Доктор слегка поежилась и отвернулась, мысленно сделав пометку – пропить курс успокоительных. Нагрузка в последнее время становилась невыносимой, и заполучить невроз из-за работы совсем не входило в планы женщины.
Засов двери кабинета негромко лязгнул.

II. Лик старости.
Обход был необходимой рутиной, скучной, но необходимой. Доктор Майер уже по инерции разговаривала с пациентами - с теми из них, кто еще был способен говорить, проверяла рефлексы, назначала электросудорожную терапию, ванны, препараты...
И все это утомляло ее до чертиков, как утомляет любая надоевшая и вошедшая в привычку работа.
В перерыве врач устроилась в ординаторской, прихлебывая из большой кружки горячий кофе и невидящим взором уставившись в газету. Недовольство все сильнее грызло ее изнутри.
«Ну что? К этому ли ты стремилась, когда всеми правдами и неправдами поступала в медицинский университет? К этому ли ты стремилась, когда ценой бессонных ночей и загубленных нервов пыталась доказать всем – себе, профессорам, семье, - что женщина может быть врачом наравне с мужчинами? К этому ты стремилась – кефир, клистир, пожалуйте ванну, пан Вишневецкий, не желаете ли лейкотомию, последнее слово в медицине, пани Чернинова?» - внутренний голос насмехался и зубоскалил. – «Ты не врач, а уличная торговка, Урсула. Там тебе место».
-Я тебе не торговка! – кружка со стуком опустилась на столешницу из мореного дуба.
-Фройляйн Майер? – голос главврача прозвучал громом среди ясного неба. – Я не называл вас так. О чем вы?
-Простите, пан Новак, - Урсула аккуратно сложила газету вчетверо. – Я... задумалась. Нервы слегка сдают.
-Понимаю, - Новак грузно опустился в кресло напротив. – Лучшим лекарством от подобного является разнообразие в работе. К нам поступила новая пациентка – иди, принимай. Чрезвычайно интересный клинический случай. – голубые глаза главврача безмятежно смотрели из-за очков-половинок.

Пациентка оказалась и вправду... необычной. Женщина средних лет, совершенно седая, отличающаяся поразительной худобой, еле стояла на ногах. Ее за плечо придерживал молодой военный в форме без знаков различия. Все, чего от него удалось добиться – «распишитесь», «получите», «честь имею». Едва необходимые документы были подписаны, как он спешно удалился, хлопнув дверью приемного покоя. Урсула вздрогнула – от движения двери по зале прошелся холод, как если бы снаружи была зима, но за окном все так же стояла стена майского ливня.
Гостья безучастно смотрела в пространство, словно не осознавая, где находится. Она безропотно позволила усадить себя на кушетку, спокойно выпила предложенный Анешкой стакан воды и, наконец, кивнула головой подошедшей к ней врачу. Взгляд выцветших светло-карих глаз постепенно становился осмысленным.
-Доброго дня, пани. Меня зовут Урсула Майер, я ваш лечащий врач. Добро пожаловать, - Урсула присела на ту же самую кушетку, вооружившись блокнотом и пером. – Я бы хотела с вами немного побеседовать, прежде, чем вас отправят в палату. Вы не против?
-Нет, - голос пациентки звучал безжизненно и надтреснуто.
-Как вас зовут, пани?
-Я не помню своего имени, - женщина с трудом сфокусировала взгляд на собеседнице и резко изменилась в лице. – Как, вы говорите, ваше имя, доктор? – говорила она с едва уловимым
акцентом, в котором врачу явственно слышалось нечто знакомое.
-Урсула Майер.
Дребезжащий смех, исторгаемый горлом душевнобольной, дробно раскатился по помещению. Это не был смех, вызванный весельем, о нет – психиатр в своей практике видела такое много раз. Это был истерический хохот безумца.
-Не тебе меня лечить, девочка! – сумасшедшая подвывала и визжала. Когда подбежавшая сестра попыталась надеть на нее смирительную рубашку, девушка была опрокинута наземь одним движением костлявой руки. – И у меня есть для тебя совет, девочка, о да, у меня есть для тебя совет, фройляйн Майер, meine kleine Schwester! (1) Не открывай его, как бы тебе не надоела рутина, слышишь? Не открывай, иначе они придут за тобой! Красная угроза будет преследовать тебя до конца твоей жизни, и ты станешь такой же, как я! Смотри в глаза своему будущему, девчонка!.. – фраза оборвалась на середине, поскольку подоспевшие санитары действовали очень ловко и слаженно. Борьба была недолгой, но жаркой, и в ходе нее никто, кроме Урсулы, не заметил и не поднял выпавшую из складок черного платья старухи официального вида книжечку. Закончив вписывать в лист истории болезни первичный диагноз – «параноидная шизофрения, синдром Капгра, бред преследования» – доктор Майер вышла из приемного покоя, прислонилась к стене, переводя дух, и аккуратно положила черное удостоверение с эмблемой Рейха на обложке в карман халата.
Бумажной волокитой с установлением личности пациентки можно было заняться и вечером, а пока лучшим решением было бы переключиться на остальных пациентов, чтобы вытеснить из памяти узнавание, горящее в выцветших глазах сумасшедшей старой женщины.
«Да, пан Новак, вы правы. Разнообразие, действительно, лучшее лекарство. По крайней мере, думаю я уже совершенно о другом».

III. Эпилог. Dies diem docet (2).
Дождь закончился как раз тогда, когда измученная, измотавшаяся за день Урсула вернулась в свой кабинет, и в настежь распахнутое окно дул прохладный вечерний ветер, пахнущий озоном. Он уже успел разметать бумаги, оставленные врачом с утра, по всему кабинету, и теперь на столе лежало всего одно письмо.
Официального вида конверт не предвещал ничего хорошего. На лицевой его стороне значились только рабочий адрес и имя получателя, написанные по-немецки. Внутри – листок бумаги, текст на котором начинался со слов «Командование Вооруженных Сил Германии...».
Урсула развернула похрустывающую бумагу, чувствуя, как начинают холодеть кончики пальцев.
«Отличное завершение дня, не правда ли, дорогая?»
После того, как доктор прочла письмо целиком, она некоторое время сидела неподвижно и прямо. После чего достала из второго ящика стола плоскую фляжку, приложилась к ней, сделав большой глоток, и достала из кармана давешнее удостоверение.
«Выдано 8 августа 1942 года. Пропуск... старшая сотрудница по особым поручениям... медицинская служба... Майер, Урсула». Подпись, печать.
Строчки плыли перед глазами, перемешивались в какую-то неудобоваримую вязь, и неясно – шнапс ли был тому виной или что-то еще. Боль от щипка, впрочем, была вполне реальной, и удостоверение – тоже. Выданное летом еще не наступившего года.
В памяти всплыл образ странной пациентки. Седые волосы, короткая стрижка, худое лицо, скулы, грозящиеся прорвать кожу, шрам на подбородке – битая бутылка, упала в детстве, подумала Урсула, химический ожог на правой руке – в университете разлили кислоту... Понимание начинало противно стучать в висках.
Психиатр глянула в зеркало и застыла.
В зеркале отражался не кабинет – больничная палата. В раскрытое окно задувал зимний ветер, и на подоконнике уже образовался приличный сугроб. Дата календаря на прикроватной тумбочке была видна особо отчетливо – 22.11.1955.
На кровати, скрестив ноги, сидела пожилая женщина в больничной пижаме, высокая и худая, с остриженными «под фокстрот» седыми волосами и темными глазами. Она читала старое письмо, но в момент, когда врач посмотрела в зеркало, словно бы почувствовала на себе чужой взгляд, подняла голову и улыбнулась. Той самой, врачебной, «дежурной» улыбкой, которую это зеркало видело каждое утро в исполнении хозяйки кабинета.

И тогда Урсула Майер закричала.


(1) – моя маленькая сестра (нем.)
(2) – день учит день (лат.)

@темы: графоманство обыкновенное, обращаемся к прекрасному, another stranger me

---

Весна, шумная, теплая и пьяная от собственной красоты, истории, раздирающие изнутри голову.
Видимо, я все еще как-то живу и как-то живая, как бы не пыталась убедить себя в обратном.
Она несла желтые цветы.
Вокруг меня - Мастер и Маргарита, Артур и Гвиневера, Моргана и Мерлин, Эсмеральда и Феб... герои оживают, сходя со страниц книг и превращаются в людей, в друзей и близких, надевая такие знакомые маски, смеются и любят друг друга.
И бешеный стук их сердец отдается барабанами у меня в ушах, диким ритмом, подчиняющим себе все. И голова моя от этого неистового ритма начинает разрываться, а сердце разрывается вслед за ней.

Маргарита уже на работе, когда туда прихожу я. Наливает мне кофе, усмехается, пересказывает последние новости, и на ее пальце я вижу серебряное кольцо с гравировкой "М". На мой недоуменный взгляд она улыбается и говорит: "Но ведь он мастер. Мастер". Серые ее глаза лучатся счастьем, а сама она помолодела лет на пять. В неприметной вазе на столе, благоухая на весь душный офис, стоит букет пронзительно-желтых цветов.
Артур приезжает вечером, по-мальчишески лихо перепрыгивая порог, скидывает берцы, впихивает мне в руки пачку чокопаев и хохочет взахлеб, рассказывая свежую подборку анекдотов от травматологов, пока я ставлю чай и быстро режу бутерброды. "Знаешь, Мара, впервые за шесть лет я, кажется, по-настоящему счастлив". Ты не представляешь, как я рада за тебя, мой дурной младший брат. Береги же свою королевну.
Моргана и Мерлин приходят непременно вдвоем, у нее - рыжие волосы до пояса, каблучки и летящая походка, у него - сумрачный взгляд, черный тренч, застегнутый на все пуговицы и неизменно ехидный тон голоса. Парочка магов перешучивается и переругивается, наполняя тихие своды моего логова гомерическим хохотом, и я понемногу начинаю оживать, с удовольствием включаясь в игру слов. "Что упало, то пропало", - наконец произносит Моргана, и я полностью с нею согласна. Мерлин сидит в кресле и, не обращая внимания на "бабий треп", увлеченно ест печенье.
Эсмеральда танцует босыми ногами по ледяному полу, кругами расходится тяжелая юбка, краем задевая стоящий на столе бокал, и тот разлетается вдребезги. "На счастье," - говорю я и наливаю ей и себе еще вина, отдающего сладковатыми южными фруктами. Танцуй, цыганка, пляши, огненноглазая ведьмочка, сердце белокурой Флер де Лис будет разбито так или иначе, как разбился хрусталь, звонко рассыпавшись осколками. Я буду наблюдать за твоим танцем из окна и подставлять лицо под лучи солнца, брызжущие через старинный витраж.

Перезимовали, перезимовали. Будьте счастливы, герои моих детских грез, будьте счастливы, друзья мои, и пусть этой весной у каждой сказки будет иной, хороший конец.
...и я закрываю книгу.
Шоу-тайм.

@темы: графоманство обыкновенное, внутренний философ, pathetic, beware! emotions is out of control, вы не хотели бы лизнуть октаэдр?, another stranger me

---

Достучаться до небес

- Стоишь на берегу и чувствуешь соленый запах ветра, что веет с моря. И веришь, что свободен ты, и жизнь лишь началась. И губы жжет подруги поцелуй, пропитанный слезой.
- Я не был на море...
- Ладно, не заливай! Ни разу не был на море?
- Не довелось... Не был.
- Уже постучались на небеса, накачались текилой, буквально проводили себя в последний путь, а ты и на море-то не побывал.
- Не успел! Не вышло.
- М... Не знал, что на небесах никуда без этого? Пойми, на небе только и разговоров, что о море и о закате. Там говорят о том, как чертовски здорово наблюдать за огромным огненным шаром, как он тает в волнах. И как волны, впитав энергию светила, стали алыми, как кровь, и солнце было укрощено, и огонь уже догорал в глубине. А ты?.. Что ты им скажешь? Ведь ты ни разу не был на море! Там, наверху - тебя окрестят лохом.

Я посмотрела недавно этот фильм, и знаете что? Он прекрасен.
Быстрый автомобиль, миллион марок в багажнике и всего одна неделя жить.
И жить полной грудью, ярко, безумно, ни о чем не жалея, и творить все это только потому, что ты ведь никогда не видел моря.
Увидеть волны, вдохнуть соленый ветер и умереть, спокойно, исполнив заветную мечту себя и того парня.
Отличная аллюзия, на самом деле. Повседневная жизнь соотносится с мерным, размеренным режимом хосписа, где все, что от тебя требуется - это лежать спокойно, получать процедуры и пилюли для облегчения собственного существования, и смиренно ждать, когда это все уже, наконец-то, закончится.
Я сейчас именно вот так лежу спокойно, потому что сил уже больше нет.
Наверное, именно поэтому этот фильм так меня и зацепил. Слишком жизненно, слишком сильно, слишком недосягаемо в данный момент.

@темы: shit happens, ангедония, остановись, мгновение, внутренний философ, another stranger me, синдром множественной личности

---

Каждая осень и каждая весна - маленький личный ад.

Писать о жизни не буду, да и не особо хочется, если честно, всех этих событий мне вполне хватает для того, чтобы окунуться в них с головой и не выныривать еще очень, очень долгое время.
Душа просит какого-нибудь творчества, а объекта вдохновения нет, так что уважаемые мои, если вы хотите от меня какой-нибудь рассказик, зарисовку или даже просто тематическую подборку артов/музыки, можете запостить свои предложения в комментарии и я обязательно на них откликнусь.
А так - да, я опять пропадала, да, на то были причины, да они, в общем, никуда и не делись, просто дневник опять стал нужен.

***

Готовимся выезжать на Макарену скандинавским хирдом. Ваша покорная слуга поедет скъольдом, то есть скальдом, дабы слагать упоительные истории о происходящем, троллить, лгать и оттачивать свое мастерство вольного перевода.
В программе: фекальные диверсии на территории ирландцев, трэш, угар, содомия, распевание песен про Конунга Олафа Моржового Хера, махание мечом, грабеж деревень и насилие над ирландскими женщинами (главное, не перепутать, как в прошлый раз, - прим.)
Я вот прямо чувствую, что это обернется тем еще весельем, особенно, если учитывать, что за люди собрались у нас в хирде и какой уровень градуса неадеквата является для них обычным. А ведь он будет помножен на два, потому что май, тепло, первая полигонка в сезоне и еще и бухлишко.
Надо уже таки начинать клепать кожаную броню. Таки да.

***

Опробовала себя как настольный дэнжен-мастер. Получилось в целом неплохо, царь доволен, я доволен. Игра про нацистов стала дебютной и прошла, в общем-то, на пятерочку. Ну а как же, я оседлала любимый исторический период, чуток его перекроила, чтоб был не просто трэш, а очень трэш (в плане психологии, не в плане историчности и прочего, я слишком трепетно отношусь к Первой и Второй мировой), и пошла выносить мозг игрокам. Однако, получилось. Однако, до сих пор вспоминаются некоторые мемесы с той игры, например, "Яйца Сталина". Нет, это не игра была клюквенная, это чувство юмора у игроков весьма специфичное.
Теперь меня грызет идея сделать модуль в духе "Ведьмака" и прочего дарк-фэнтези со славянским уклоном. Система под это есть, много сочных персонажей - тоже, осталось придумать сюжет и завязать все это в мрачную восточноевропейскую сказку. "Покачу теперь клубочек по мхам, по пням, да по корням, по теням лесным - и сама пойду за ним".
А еще ведь делать игру про имперских гвардейцев для Angry Dice. Вот она, земная слава, хех.

Как-то так.

@темы: ангедония, внутренний философ, pathetic, психоделика повседневности, another stranger me, "это меня ранит" (с)

---

***

Меня искренне и до самого донца заебали люди, которые занимаются любой хуйней, лишь бы выставить себя хоть сколько-нибудь общественно значимыми.
Феминистки с активной гражданской позицией, ищущие сексизм и угнетение женщин абсолютно везде, даже там, где их нет.
Девочки-отличницы, подпрыгивающие на месте и перебивающие одногруппника во время ответа преподавателю, лишь бы продемонстрировать, насколько хорошо они вызубрили очередной пласт бессмысленной и никому не нужной информации.
Альфа-самцы, в противоположность феминисткам смеющиеся над "тупыми бабами" и поучающие всю остальную часть общества, отмеченную Y-хромосомой, как жить.
Персонажи с синдромом вахтера, горячо уверенные в том, что они-то, проработав пятьдесят лет на одном и том же месте одними и теми же методами, уж точно знают, КАК ПРАВИЛЬНО.
Список примеров можно продолжать бесконечно.
Вся эта толпа роится вокруг меня и о, боги, как же она меня достала.
Почему нельзя просто быть собой, не стремясь быть кем-то еще и не пытаясь демонстрировать при этом качества, которых у тебя нет?
Мой бедный квадратно-гнездовой мозг отказывается это понимать.

@темы: внутренний философ, pathetic, психоделика повседневности, hear me roar, flaming rage

---

В общем, с графоманией больше заморачиваться, выкладывая ее в дайри, не считаю особо нужным, и, как только буду добавлять что-то новое, буду просто поднимать этот баннер.
Да, да, я знаю, что пишу в основном в пустоту, потому что люди не читают тексты, не имеющие отношения к популярным и всенародно любимым фандомам.



UPD1. Выложен кусочек по Миру Тьмы, по линейке Dark Ages: Vampire. На самом деле, это, считайте, пролог к гораздо более длинной страшной сказке. Или легенде, как хотите.

@темы: графоманство обыкновенное, остановись, мгновение, прямой эфир из Утумно

---

"This war of mine"

Писалось, как отчет на страйкбольно-ролевую игру - открытие сезона в славном граде Бийске.
Ориджинал, джен, даркфик. Не претендует на реалистичность и достоверность. Во время описываемых событий ни один реальный человек не пострадал.

THIS WAR OF MINE

Дозорные вышки, осколки стекла,
Кирпичные шеренги, крематорий дымится,
Консервные банки, обрывки бумаг,
Автомат, униформа и противогаз...

А мир был чудесный, как сопля на стене,
А город был хороший, словно крест на спине.
А день был счастливый - как слепая кишка,
А он увидел солнце...

Небольшому городку всегда сложно пережить войну и не быть при этом смешанным с землей.
Этот не стал исключением – пятиэтажные дома-коробки слепо щурились выбитыми окнами, под подошвами военных сапог хрустело битое стекло вперемешку с обломками штукатурки и кирпичной крошкой, а воздух пах порохом, дымом и бензином.

На улицах второй день шли ожесточенные бои...

На улицах второй день шли ожесточенные бои – стрельба не стихала ни на минуту с того момента, как к городским стенам подошли регулярные войска. Сепаратисты мало что могли противопоставить хорошо обученным и хорошо снабжаемым военным, но сражались до последнего, едва не зубами цепляясь за каждый клочок земли, каждый этаж, каждый метр дороги.
И кровопролитие, казалось, не остановится до тех пор, пока последний повстанец не упадет замертво, нашпигованный свинцом.
Марика прижала к груди запылившуюся фотокамеру. Мирных граждан никто не убивал, по крайней мере, намеренно, но относились военные к ним настороженно. Их нельзя было за это винить – диверсантов, прикидывающихся беззащитными жителями городка, было слишком много. А уж к фронтовым журналистам отношение было и вовсе особое.

Девушка сглотнула и несколько раз ударила кулачком в стену здания, которое раньше было школьной столовой. Буквально через две секунды за чудом уцелевшей дверью послышались шаги, и дверь распахнулась. Через порог на Марику уставился ствол автомата, чуть поотдаль от которого блестели чьи-то черные и крайне недружелюбные глаза, обрамленные длинными ресницами.
-Стоять. Руки за голову. Кто идет? – низкий голос без сомнения принадлежал молодой женщине, что было более чем странно. Женщин в наступающих войсках было крайне мало, тем более – не на должностях связистов или санитарок.
-Марика Бекк, военная пресса, - журналистка изо всех сил старалась отвечать твердо, но голос предательски дрожал. – Собираю материал для репортажа о последних событиях.
-Встать лицом к стене, Марика, - по карманам и сумке девушки зашарили жесткие ладони, обтянутые штурмовыми перчатками. Неизвестная заглянула первым делом в паспорт, а затем осмотрела, кажется, все личные вещи журналистки. – Чисто. Проходи, - женщина посторонилась, освобождая проход. Автомат все так же смотрел теперь уже в спину Марики немигающим зрачком.
Внутри здания школы царило запустение. В классных комнатах громоздились баррикады из перевернутых парт, ветер гонял по коридорам обрывки классных журналов, учебников и – последнее особенно резануло по сердцу – детские рисунки. Под ноги Марике попал один – там был коряво нарисован солдат в ядовито-зеленой униформе и огромной каске, и под ним через весь лист шла надпись «спасибо вам за мир».
Да уж, за мир, мысленно невесело усмехнулась журналистка.
Конвоир привела Марику в школьную столовую, которая выглядела еще более потрепанной, чем все остальное здание. В большинстве окон отсутствовали стекла, часть крыши провалилась, дверь эвакуационного выхода была сорвана с петель (похоже, взрывом) и теперь валялась на земле неподалеку. В раздаточном окне вместо улыбающейся полной женщины в белом халате (Марика помнила ее еще со своих школьных лет) красовался пулемет; второй пулемет поблескивал из бывшего окошка для сбора грязной посуды.
-Сиди здесь, - военная провела Марику как раз в комнатку, бывшую раньше посудомоечной, и тяжело опустилась на пол рядом с пулеметом, поднимая руку к кнопке рации. – Моззи – Маре: где тебя гребаные лысые черти носят? От штаба поступила информация, что через полчаса будет штурм здания. Возвращайся на позицию. – Передав сообщение, женщина развернулась, усаживаясь удобнее, и на секунду стал виден красный крест на одном из подсумков ее разгрузочного жилета. На погонах тускло отсвечивали лычки младшего сержанта.
Журналистка достала блокнот и робко прокашлялась, привлекая внимание.
-Позвольте взять у вас короткое интервью для моей статьи, - Марика глянула в бесстрастное лицо Мары – кажется, так звучал позывной - с надеждой.
-Валяй, чего уж, - Мара облокотилась на подоконник и закурила, выпуская в потолок терпкий дым. – Ранена? Есть хочешь?
-Нет, благодарю, все в порядке, - карандаш забегал по измятому листку, выводя первые буквы. – Итак, первый вопрос. Какова сейчас обстановка в этом здании?
-Пока все спокойно, - сигаретный пепел упал на потрескавшийся кафельный пол. – Сейчас поступила информация, что сюда движется большая группа сепаратистов, у них техника и достаточно неплохое вооружение. Ждем штурма.
-И вы так спокойно об этом говорите?
-А чего волноваться, - уже было открывшую рот Мару перебил другой голос. На пороге возник боец, который выглядел практически полной противоположностью своей напарнице. Высокий, как и сержант, но сходство на этом заканчивалось. Вновь прибывший был патологически худ и очень подвижен. На обветренном лице поблескивали веселые серые глаза, а тонкие губы так и норовили разойтись в задорной улыбке. – Уже давали им на орехи и еще раз дадим. Блокпост их истреплет в любом случае, так что сюда они придут уже готовенькими.
-Моззи, ну я же просила, не перебивать, - сержант, к удивлению Марики, улыбнулась. – Да, он прав. Мы достаточно крепко держим эту точку.
-Хорошо... а теперь у меня будет вопрос лично к вам. Что привело сюда женщину, сержант?

Мара замолчала, несколько секунд глядя в одну точку и будто вспоминая что-то, о чем вспоминать не хотелось.
-Потому что это моя война, Марика, - наконец сказала она.

***

Сталь между пальцев, сжатый кулак.
Удар выше кисти, терзающий плоть,
Но вместо крови в жилах застыл яд, медленный яд.
Разрушенный мир, разбитые лбы, разломанный надвое хлеб.
И вот кто-то плачет, а кто-то молчит,
А кто-то так рад, кто-то так рад!

Долго пробыть в стенах школы не удалось – появилось высшее командование в лице капитана с сопровождающими, и журналистку мягко, но настойчиво выпроводили из здания под предлогом того, что, дескать, становится небезопасно. Судя по тому, что Марика услышала за своей спиной буквально через пять минут после того, как переступила порог – звуки выстрелов и взрывы гранат, - ее уход был действительно своевременным. Короткими перебежками, пригибаясь и периодически замирая на месте, журналистка двинулась в сторону жилых кварталов. Красный светоотражающий жилет с надписью «Пресса» был слабой защитой, хотя по всем правилам должен был служить своеобразной меткой того, что в эту цель стрелять нельзя.
Ага, нельзя, подумала Марика. Как же, как же. Общение с защитниками здания оставило неприятное послевкусие – война словно пробуждала в людях их самые темные и мерзкие стороны, превращало вчерашних мам и пап, сестер и братьев в безжалостных убийц. Страшно было видеть, как молодые парни остервенело отстреливаются из окон, бормоча себе под нос матерные скороговорки. Страшно было видеть, как девушка, которой нет и тридцати, швыряет в дверной проем гранату и тут же падает за ближайшее укрепление, прячась от взрыва.
Страшно было наблюдать, как война калечит тела, умы и души, но ничего сделать с этим Марика не могла. Равно как и никто не мог.
Журналистка слабо надеялась, что в жилой части города, утром еще практически не затронутой обстрелами, все спокойно, но надежда эта рассыпалась в прах, как только девушка достигла окраины первого квартала.
Смерть добралась и сюда.
Газоны были перепаханы колесами военных машин, стены некоторых зданий обвалились, осев грудами бесполезного мусора и битого стекла. Там и сям из того, что раньше было стенами, а теперь превратилось в кучи мусора, торчали элементы домашней обстановки и бытовой техники – несколько клавиш небольшого домашнего пианино, угол телевизора, какая-то цветастая тряпка, то ли штора, то ли домашний халат...
Журналистка зажмурилась и отвернулась на несколько секунд. Ко многому можно было привыкнуть за время войны, но видеть тонкую детскую ручку, словно бы умоляюще протянутую из-под кирпичных обломков, было по-прежнему жутко.
Из оцепенения Марику вывело появление двоих людей в камуфляже. Эти бойцы были куда более злы и потрепаны – на запыленных лицах виднелась многодневная щетина, а униформа не несла на себе знаков различия.
Повстанцы, догадалась журналистка.
-Эй, тебе чего? – кажется, корреспондента ожидал куда более грубый прием, чем полутора часами ранее в школе. Солдаты смотрели взглядами диких зверей.
Черта с два, пронеслось в голове Марики, я позволю с собой так обращаться. Она наклонила голову и глянула на подошедших исподлобья, скользя взглядом по осунувшимся лицам.
-Марика Бекк, военный корреспондент, делаю репортаж о текущем конфликте. Хотелось бы получить ваши краткие комментарии.
-Еще одна из этих ищеек, стремящихся урвать кусок пожирнее, - стоящий справа боец сплюнул и зашарил по карманам, что-то ища. – Думаешь, мы тебя кормить будем или рассказывать что-то? Шла бы ты отсюда подобру и поздорову, пташка, - рука его нехорошо дернулась к пистолету, и Марика напряглась. – Знаем мы вас, «мирных жителей». Продаетесь этим защитникам демократии за банку тушенки и шоколадку, а потом только отвлекись – диверсии, взрывы, гранаты, а вы что, а вы ничего, просто мимо проходили.
-Уймись, Бармалей! - короткая и веская фраза от соседа заставила ополченца замолчать. – Марика, добавлю от себя. Ситуация сейчас тяжелая. Противник плотно занял городской центр, сейчас мы пытаемся выбить его оттуда, но не получается пока ни черта, - солдат пожал плечами. – В жилых кварталах идут бои, с утра был авиаудар... много погибших. Мы держимся – и черта с два мы отдадим этот город несущим сюда эту псевдодемократию. Можешь так и написать, в газету, или куда ты там репортаж собираешь.
-Да какого черта ты ей все это рассказываешь, начальник! Две пули и все, ее больше не найдут. Ясно же, что она информацию для них вынюхивает, Князь, ясно, как божий день! – Марика попятилась назад, готовая в любой момент бежать или отпрыгнуть в сторону. Дело принимало совершенно нежелательный оборот.
-Еще раз повторяю – уймись! – боец с говорящим то ли позывным, то ли прозвищем «Князь» повысил голос. Видно было, что он привык командовать. – Если ты это сделаешь, я лично отдам тебя под трибунал. Совсем ошалел? Расстреливать местных жителей – последнее дело, и я уже не говорю о военных преступлениях. Возвращаемся на позицию.

Журналистка выдохнула и подняла камеру. Щелчок затвора, другой, третий – и в матрице памяти фотоаппарата остались образы двух солдат, идущих по перепаханной взрывами дороге и о чем-то ожесточенно спорящих.
До Марики долетали только обрывки слов. «Мирные...», «пора вводить пропускной режим», «да расстреливать их всех к чертям», «совсем озверел»... «чертова война».

С последним словосочетанием она была ой как согласна.

***

Встать бы во весь рост - да нету больше ног.
Сжать ладонь в кулак - да нечего сжимать.
Нету больше слов, нету больше нас,
Лишь одно осталось на свете - Победа...

В подвальном помещении было тепло и сухо – кажется, бывший бар, ныне превращенный в некое подобие убежища, оставался единственным относительно безопасным местом в городке. Марика устало съежилась в покосившемся кресле, прижимая колени к груди и борясь со сном. Здесь было тихо и пахло едой и уютом, и если абстрагироваться от отзвуков глухих взрывов, доносящихся снаружи, можно было представить, что войны и не было вовсе, что это так, кошмарный сон и выдумка, полуночный морок, приснившийся так некстати. Что вот уже через полчаса можно проснуться, умыться, выглянуть в окно, улыбнуться сонным и весенним городским улицам и побежать по своим делам.
Глаза все же закрылись как-то сами собой, и перед веками встал уже ставший привычным за последние недели кошмар.

Когда война подошла к самому дому, мама не стала медлить ни минуты – в тот день она разбудила Марику и сказала – «доча, собирай вещи, которые сочтешь нужными, и документы. Мы уезжаем через два часа, я уже собрала Костю».
На все расспросы девушки мама просто включила телевизор – звука не было, а на черной бегущей строке внизу экрана сплошной полосой бежали белые буквы – приготовиться к эвакуации... Общий сбор на городской площади...
Сборы запомнились плохо. Похватать первое попавшееся, фотоаппарат, паспорт, деньги, страховку, умять все это в рюкзак, почти бегом бежать до площади.
Площадь была залита солнцем. Грузились в машины быстро, передавая друг другу вещи почти по живому конвейеру. Детей сажали возле окон – чтобы не задохнулись. Знали бы, к чему это приведет...
Машина шла тяжело, переваливаясь по кочкам и ухабам. Почти уснуть, почти расслабиться, кошмар никогда не начнется, мы уедем отсюда, уедем из страны, все будет хорошо, мы забудем это все, и будем жить спокойно – я, мама и Костя. Только еще сто километров и все будет хорошо, все будет хорошо, будет дом на городской окраине и цветущие каштаны, лишь бы подальше от приближающегося ада. Только бы доехать.
Прямо перед носом грузовика с неба падает огненная молния, за которой следует раскат грома. Стекла вылетают, стекла дробятся, через проход видно маму, лицо у которой стало почему-то белое, как скатерть... громко плачет Костя с окровавленной головой... запах гари. Горит, горит, все горит и плавится, подбегают какие-то люди, вытаскивают из смятого кузова, брат болтается в их руках, как кукла, мать похожа на манекен, еле дышит... Пустите меня, там мои брат и мама, пустите, сволочи, как в госпиталь, что за дьявол, там же сейчас и так нехватка мест, пустите!

Марику тряхнули за плечо, прерывая беспокойную дрему. Перед корреспонденткой стоял хозяин этого последнего островка мира и спокойствия среди кровавого хаоса. Бармена звали Максом, он был широкоплеч, коренаст, носил длинную рыжеватую бороду и в последнее время практически постоянно курил трубку. Правда, сейчас цвет бороды скорее приближался к серому – пыль, вездесущая пыль проникала везде, она скрипела на зубах и забивала волосы. Бар, как его между собой называли уцелевшие жители городка, тоже не был защищен от пыли, и вся обстановка и персонал в нем казались усыпанными пеплом.
Макс погрыз мундштук трубки и спокойно глянул на журналистку.
-Спишь? Ты просила меня напомнить, что сегодня хотела совершить еще одну вылазку.
-...а? А, да, да, Макс, конечно, спасибо, что разбудил, - Марика спешно зашевелилась, перебарывая острое нежелание двигаться. –Сделай мне кофе, пожалуйста, ладно? - деньги уже давно превратились в бесполезные бумажки. В оборот шло все, что могло хоть как-то помочь в выживании – шоколад, консервы, сигареты, патроны... особенно патроны. По крайней мере, в этом заведении они уже несколько недель оставались самой ходовой валютой.
-Ты неважно выглядишь. Сделаю тебе двойной, - Макс не спеша перешел за барную стойку, склонившись над чудом уцелевшей и чудом работающей кофе-машиной. Оставалось только гадать, какую магию знал этот человек и как колдовал над своими агрегатами, потому что даже несмотря на перебои с электричеством, в последнее время ставшие обычным делом, даже несмотря на жуткий дефицит инструментов и тем более запчастей, на кухне и в самом гостевом зале у Макса всегда все работало, как часы. В особо тихие дни здесь даже играла музыка – бармен отличался весьма специфическим музыкальным вкусом, но люди были рады любой музыке, которая отличалась от звука перестрелок.
-Вот несет тебя, как всегда, в самое пекло. Пока ты спала, тут заходила парочка солдат. Злые, настороженные, как псы цепные. Говорят, у них там корпоративная вечеринка намечается. Большая. С лазерным шоу и пиротехникой.
-Кажется, мы с тобой уже обсуждали эту тему, - Марика упаковала в чехол фотоаппарат и выложила перед барменом пять патронов. – Я говорила с представителями ОБСЕ, они сказали, что санитарная авиация пока не может добраться сюда из-за перестрелок и прочего, а мама и Костя до сих пор в госпитале и в ближайшую неделю точно никуда не поедут. Да что там, они даже с кровати-то сами не встанут. Как ты думаешь, я могу бросить своих родных в таком состоянии?
-Я думаю, они бы не обрадовались, узнав о том, что ты постоянно рискуешь своей задницей больше, чем следовало бы.
-Больше, чем ОБСЕ, журналисту здесь никто не заплатит, - девушка сделала большой глоток, наслаждаясь теплом, расходящимся внутри. Кофе обжигал, но это был приятный жар. Журналистка вспомнила свою первую встречу с миссией, вспомнила, как невысокий и уже начинающий седеть мужчина с пронзительно-ясными голубыми глазами долго ее отговаривал от такой работы, но в конце концов согласился. – А за репортажи из горячих точек платят вдвойне. Осталось протянуть всего недельку, может, две. Я точно справлюсь – до сих пор справлялась же. Но я не могу их тут бросить.
-Как знаешь, - бармен затянулся трубкой, надвинув видавшую виды шляпу по самые брови.
-Спасибо, Макс, - отставив пустую жестяную чашку, Марика застегнула куртку и выскользнула за дверь. Макс облокотился на запыленную и местами прожженную столешницу, глядя ей вслед.
-Завсегда пожалуйста, Мари, - тихо пробормотал бармен. – И дай-то боги, чтобы ты вернулась живой.



На городских улицах было тихо.

Такое затишье бывает перед грозой, думала корреспондентка, подсвечивая фонариком дорогу и перепрыгивая особенно опасные ямы и выбоины. Стоял полный штиль, казалось, даже воздух застыл в преддверии... чего-то. Каким-то шестым чувством Марика понимала, что в любой момент эта тишина может взорваться.
И взрыв оказался бы слишком громким и мощным.
Впереди замаячило здание школы. Откуда-то издалека снова послышались крики и выстрелы, причем звуки приближались, медленно и неуклонно. Решив не рисковать, девушка инстинктивно метнулась к школьным воротам и скользнула в приоткрытую дверь.
-Очень хорошо, - послышался голос над самым ее ухом, и в висок Марике уперлось холодное оружейное дуло. – А теперь повернись, медленно и без глупостей, и так же медленно и четко скажи, кто ты и откуда ты.
-Марика Бекк, военный корреспондент, - нутро противно свело от осознания того, что стоит неизвестному дернуть пальцем – и краткое земное существование самой Марики будет закончено. Впрочем, неприятное ощущение быстро прошло – осталась только решительность.
«Еще одно дело – и мне хватит на то, чтобы обеспечить лечение брата и мамы до самого подхода санавиации, а там гори оно все огнем».
-Очень хорошо, Марика, - в полуметре от корреспондентки засветился тусклый огонек светодиодного фонарика. Говорящий был выше ее ростом на полголовы и приблизительно в полтора раза шире в плечах. – Про тебя мы уже знаем, днем докладывали, но осмотреть еще раз не помешает. Приказ капитана.
Нехитрая процедура досмотра заняла менее, чем полминуты, после чего Марика вновь оказалась в какой-то комнатке, причем, похоже, без окон. Вокруг слышались голоса, кто-то ходил, неразборчивые приказы и распоряжения отражались от стен, сливаясь в один сплошной многоголосый шепот. Наконец снова вернулся тот солдат, что встретил ее на входе, усаживаясь рядом.
-А как вас зовут? – едва теплящегося света хватало на то, чтобы царапать буквы огрызком карандаша.
-Запиши как «Лис», - боец слегка повел плечами – в помещении становилось прохладно. Апрельские ночи все еще оставались холодными, а центральное отопление давным-давно не работало – с тех пор, как подорвали котельную.
-Лис, что здесь происходит?
-Они задумали массированную атаку, - мужчина поскреб в затылке, глядя куда-то в пространство. – Ждем с минуты на минуту. Здесь слишком выгодная точка – заняв ее, повстанцы смогут прорваться и дальше к центру, подобравшись вплотную к нашему штабу.
«Корпоративчик, значит,» - Марика увлеченно карябала в блокноте, тщательно записывая все слова. – «Если повезет, за это действительно можно будет выживать еще недели две».
-Думаете, сможете удержать?
-Здесь достаточно людей для того, чтобы у нас были все шансы это сделать. Вам бы командира об этом порасспрашивать, но искать его по всему зданию в темноте – себе дороже, так что сидите здесь, - Лис достал сигарету из мятой пачки. Последнюю. Щелкнула зажигалка – огонек на секунду выхватил из темноты обветренное лицо с запавшими глазами.
-Как считаете, каковы шансы повстанцев на победу в этой войне?
-Вы действительно хотите знать? – боец курил, будто в последний раз, затягиваясь и прикрывая глаза... а возможно, что этот раз и был для него последним. Марику внутренне передернуло. Привыкнуть к тому, что живой человек на глазах может превратиться в груду трепещущего мяса, она до сих пор так и не смогла. – Я считаю...
Следующую фразу заглушил звук автоматной очереди, раздавшийся прямо за стеной. Коротко выругавшись сквозь зубы, Лис подскочил, хватая оружие и вставая подле выхода.
-Внимание! – чей-то голос, сильный и зычный, прорвался через поднявшуюся какофонию. – Пулеметы, внимание!
Марика попыталась было рвануть к выходу, но боец удержал ее за локоть. Хватка была по ощущению похожа на тиски, только теплые.
-Сиди здесь! На улице у тебя вообще шансов выжить сейчас нет! Там... – конец предложения потонул в грохоте пулемета.
Журналистка никогда не слышала звука пулеметной очереди так близко. Оглушительная дробь разрывала барабанные перепонки, отдавалась в висках, от нее сводило скулы и ныли зубы. Марика отползла в наиболее безопасный угол, который, по ее расчетам, был образован двумя несущими стенами, и прикрыла голову руками, лишь изредка приподнимая ее, чтобы посмотреть вперед. В комнате все же было окно, и оно вело прямо в столовую.

И там творился форменный ад.

В свете тактических фонарей, то вспыхивающем, то снова угасающем, было прекрасно видно, как темные фигуры бегут к окнам, пытаются в них запрыгнуть, и их разрывает на части, стоит хотя бы кому-то попытаться положить руки на подоконник. Шальная очередь, прилетевшая из проема напротив, выбила фонтанчик каменных осколков из стены над головой Марики, и корреспондентка вновь уткнулась носом в бетонный пол, но даже через плотно прижатые к ушам ладони она продолжала слышать все звуки боя. Она слышала, как работает пулемет, как звонко и отчаянно матерится пулеметчик (Мара?..) в краткие перерывы между очередями, слышала, как воют от боли раненые бойцы обороны - иногда это переходило в совсем уж нечеловеческие булькающие звуки, и лучше было не думать, какими ранениями они были вызваны, - как кто-то в коридоре, меняя магазин в автомате, поминает всех чертей, демонов, ад и пекло...
Оглушительный грохот, казалось, заполнил все здание от фундамента до крыши, болью отдавшись где-то в темени. Несколько секунд после него стояла вязкая тишина, а потом школу сотряс еще один взрыв. И еще. И еще...
-Гранаты. Хреново дело! – Лис высадил длинную очередь куда-то в окно. – Чингиз – Лису, Чингиз – Лису, как обстановка в здании?
Ответа Марика не слышала, но даже без доклада можно было предположить, что все далеко не радужно. Журналистка съежилась, мечтая только об одном – лишь бы это поскорее закончилось, лишь бы только не...
Рванули еще две гранаты, прежде чем стало относительно тихо. И тишина эта, запоздало сообразила девушка, наступила из-за того, что замолкли пулеметы.
-Моззи! Ленту! - неразборчивое ругательство, - Моззи двухсотый!
-Злой, на правый фланг!
-Хвост, прикрывай, держи, дави огнем!
-Почти выбили!
-Почти...
-МАМА!

Еще один взрыв гулко отдался в сводах помещения и рассеялся эхом, после чего тишина стала полной. Марика подняла голову и увидела, что большая часть стены перед ней разрушена, а в зале – глаза привыкли в темноте – на полу виднелись черные холмики. И эти холмики были трупами людей.
Корреспондентку затошнило, но это быстро прошло. С каждым разом она привыкала все больше, чужая смерть становилась привычкой, и на смену волнению и дрожи в коленях очень быстро пришло равнодушие.
В дверной проем просунулась чья-то взлохмаченная голова.
-Живы?
-Жив, - хрипло отозвался Лис, снова зажимая тангенту. – Штаб – Лису, штаб – Лису. Отбили атаку на школу – отбили атаку на школу. Позиция наша – позиция наша. Подтвердите прием.
-Жива, - журналистка с трудом села и привалилась спиной к стене. В комнатке собирались выжившие – раз, два, три, четыре, пять человек... Часто дыша, журналистка открыла блокнот и неверной рукой вывела на чистом листе несколько строк.
-Теперь можешь выйти, - кто-то из бойцов протянул Марике руку, помогая встать. Та кое-как запихала блокнот в карман и тряхнула головой, разгоняя звон в ушах.
-Весело у вас тут, ребята, - журналист постаралась придать голосу твердость. Натянутые струной нервы медленно приходили в порядок, и происходящее уже не казалось таким страшным.
-Ага, обхохочешься просто, - хмурый женский голос донесся из темноты. В неверном свете крохотного фонарика стала видна давешняя девушка-боец, зажимающая здоровой рукой левое плечо. Было видно, что рукав пропитался чем-то темным и с него капало. – И такие вечеринки каждый день. Ты заходи, если что.
-Можно выходить? – журналистка не обратила внимания на шпильку.
-Иди, иди. Мы прикроем, - массивный мужчина, стоящий рядом с Лисом, вскинул автомат, нацелив его на дверной проем, в котором виднелось звездное небо и слепые окна стоящего напротив здания-коробки.

Марика молча кивнула и двинулась вперед. Нужно было сделать еще несколько кадров, напоследок, для полного завершения репортажа. Лунный свет плясал на объективе камеры, и в видоискатель было видно все уродство войны – пустое полуразрушенное здание, выбитые окна, трупы и дым, поднимающийся от земли.
Корреспондентка успела сделать несколько кадров и один шаг перед тем, как споткнулась на ровном месте и упала. Попыталась встать и снова упала. Ноги не слушались.
«Да что ж такое...»
-Снайпер! – крик донесся откуда-то сзади.
Марика снова перевела взгляд на дом напротив, и ей показалось, что в одном из окон мелькнула крошечная искорка. А темнота становилась все гуще и гуще.
-Снай... пер.

Искорка снова мигнула в наползающей отовсюду тьме и исчезла.

***

Вместо эпилога.

(Последняя запись из блокнота, найденного при досмотре тела обороняющимися)

19:30.
Массированный штурм здания. Их слишком много вокруг. Ребята понесли большие потери. (Пятно чего-то черного) ...это здание? Оно слишком хорошо простреливается. Сложно укрыться.
Выживших шесть человек, в том числе пятеро бойцов отряда... (неразборчиво) и журналист.

(Конец записей. Пятно крови.)

После этого мне сказали, что меня нужно брать на подобные игры в роли военкора.
Надо бы, надо бы.

@темы: графоманство обыкновенное, ангедония, pathetic, hear me roar, another stranger me

---

I can't, can't.

Жизнь идет своим чередом и я очень редко здесь появляюсь. Не знаю, почему так - вероятно, отпала необходимость периодически орать в пространство.

То, что я уяснила за это время: я - эскапист, эскапист конченый и лечению не поддающийся.

Полигонные ролевые игры, как много в этих словах.

Настольные словесно-ролевые игры - в этих словах примерно столько же.

Нет, а что.

Кто-то бухает, кто-то предается безудержному разврату, а я вот на броски кубов аутирую. И на людей в дурацком.

Это же прекрасно, в конце концов.

***

Нашла работу. Вернулась к прежнему имиджу "коротко стриженная сучка с красной помадой и в кожаном плаще". Нормализовала режим дня. Узнала о себе много нового в плане взаимодействия с людьми и периодически охуеваю от того, насколько деструктивна могу быть в собственных необузданных порывах.

"-Кто эта красивая женщина на портрете?

-Не влюбитесь в нее".

Люди, люди, люди. Люди, люди, люди.

Скоро мне будет хотеться перегрызать им глотки.

***

И, наверное, надо выложить сюда накропавшееся творчество, все же. Есть пара поделок, которые мне более или менее нравятся и их, может быть, стоит показать людям.

Как-то так.

@темы: shit happens, внутренний философ, психоделика повседневности, вы не хотели бы лизнуть октаэдр?, синдром множественной личности

---

коротко о выходных

A photo posted by Instagram

Это. Было.
Бойцы русской частной военной компании, которые на самом деле ГРУшники.
Чайхана, афганская деревня, база контингента ISAF, лазание по горам, трэш и угар, выезды за пулеметной турелью, установленной на крыше вездехода, трупы, кровь, кишки.
Все мое тело болит и воет, а синяки напоминают свежую чернику по цвету, но я так довольна.

@темы: психоделика повседневности, beware! emotions is out of control, обращаемся к прекрасному, another stranger me, в трусах и с пистолетом

---

Меня бесит наш вуз.
Из-за урезанных выхов на 9 мая мне обламывается Макарена, хотя у меня были планы на поиграть и побалдеть.
Дерьмо. =\

@темы: рыба без трусов, внутренний философ, hear me roar, вы не хотели бы лизнуть октаэдр?

---

длиннопост про ПГМ и что вообще творится.

С УТРА БОЛЬНАЯ ВСТАВАЙ
@
ПОСТ ПОЛНЫЙ ЯДА СОЧИНЯЙ

Доброе утро, мы хотели поговорить с вами о Боге.
А точнее, о религиозной истерии, которая медленно и неуклонно разгорается в нашей славной стране, и эпицентром которой, как ни прискорбно, стал наш губернский город N.

Для верующих: осторожно, ваши чувства могут быть оскорблены. Читать?

Для начала совершим краткий экскурс в мое прошлое, дабы прояснить, почему у меня такое саркастическое отношение ко всей этой галиматье.
Давным-давно, когда деревья были большими, а Вальки еще не очень большими, трава зеленее, водка слаще, а девки грудастее, маленькой мне показали прикольную иллюстрированную книжечку-комикс под названием "Библия для детей". Уии, сказала я, и стала рассматривать картинки. В книжке говорилось о том, как надо любить людей, что хороших людей больше, чем плохих, что есть такой добрый мужик, который сидит над миром на облаке и выдает всякие плюшки хорошим людям, наказывая плохих. И что у этого мужика, как бы, есть очень добрая жена (ну, в моем понимании), и сын, который умер за то, чтобы искупить все грехи человеческие.
Круто, сказала я, дайте две, сказала я, по таким правилам я хочу играть. Ну, в смысле, не быть мудаком, любить маму, дедушку, бабушку и собаку, помогать людям и тэдэ.
Время шло, и постепенно начала твориться какая-то странная фигня, проскальзывающая в словах моих бабушки и мамы все чаще.
"Бог накажет", "Не гневи Господа", "{действие-нейм} грешно", и так далее, и тому подобное. Недоумевающий юный подросток в моем лице все чаще и чаще охуевал с такой подачи. Венцом всего стал покореживший мою тринадцатилетнюю психику эпизод, когда в моей комнате повесили икону, с которой смотрело страшное худое лицо с очень тяжелым взглядом. Оно смотрело ВСЕГДА, когда я пела, плакала, смеялась, умывалась, дрочила - в общем, взгляд этого лица постоянно утыкался мне в физиономию или спину.
Пиздец, констатировала я, и залезла уже во взрослую Библию. Ну, знаете, такая толстая книжка в кожаном переплете в двух томах.
Во взрослой Библии то, что я прочитала когда-то в веселой книжечке с комиксами, перемежалось с какими-то совершенно упоительными вещами. С убийством инакомыслящих, предательством, лицемерием и черт-те чем еще. И красной строкой через каждую строчку: будь послушным, послушным, послушным, подчиняйся, делай так, как велит Бог и священники.
И вот тогда милая очкастая девочка подумала и послала всех в жопу. Началось все с требования убрать из моей комнаты икону, а продолжилось с деланием назло любого действия, которое "Бохнакажыт". Постепенно от меня отстали с этой херней - а осадочек-то остался. И отношение к христианству, как к религии рабов, которая делает из людей тупое и послушное стадо баранов, осталось тоже.
Беда в другом - эти бараны иногда, как выяснилось, заболевают бешенством.
Сначала отменяли концерты, потом люди, пораженные вирусом фанатизма, добрались до театра.
И все заверте...
Город в одночасье раскололся на два лагеря.
Священники, идиоты, выходящие с хоругвями на главную городскую площадь, плакаты "дорога в ад", "духовные скрепы шатаются", и так далее и тому подобное. Весь ассортимент нелепостей не упомнишь, да и лень мне. Многочисленные православные общины. Популяризация "ярусске" и "самодержавие православие народность".
На этом фоне даже волосатые, бородатые и увешанные свастиками долбославы (берем крайний показатель шкалы) из противоположного лагеря выглядят чуточку поадекватнее, потому что они хотя бы допускают тот факт, что чужое мнение имеет право на существование. А не "в аду вам всем гореть" и "не читал, но осуждаю".
И беда в том, что подобное ширится, растет и захватывает всю Россию.
И вот только православного джихада нам сейчас и не хватало.
Если произойдет нечто подобное... ну что ж.
Вашу покорную слугу первую сожгут на костре как язычницу (не особо разбираясь в вероисповедании), падшую женщину и сосуд диавольский.
И это, честно говоря, грустно.
У меня все.

@темы: внутренний философ, психоделика повседневности, hear me roar, вы не хотели бы лизнуть октаэдр?, flaming rage, в трусах и с пистолетом, прямой эфир из Утумно, скрипка и немножко нервно

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

В общем-то, я даже не знаю, о чем писать, поэтому пропадаю.
Вокруг творится какая-то нездоровая ересь, в городе бушует пламя инквизиции, Париж горит и снег тает.
Настроение весеннее, странное, и до жути тоскливое. Вот знаете, та самая тоска, когда хочется залезть на крышу высотки, подойти к краю и прыгнуть вниз, а у тебя так рраз - и крылья раскрываются. И ты летишь, просто чтобы лететь. Подальше отсюда.
Полным-полно воздуха, тепла и серебра.
***
Про инквизицию - это так смешно, что даже грустно. В нашем губернском городе N пришло весеннее обострение у религиозных фанатиков, и уходить, похоже, не собирается. Пошли чистки в рядах творческой интеллигенции, митинги (обалдеть, я в первый раз в жизни сходила на митинг. Сама от себя не ожидала) и совершенно удивительные срачи на тему традиционного и либерального искусства. А также - удивительная зашкаливающая борзость у РПЦ. Как человек, от христианства очень далекий, я расклеить фэйспалм не могу уже месяца полтора, с самого начала этой грандиозной заварухи.
Снимаю шляпу, господин Кулябин. Может быть, как режиссер вы и слишком авангардны для меня, а вот в искусстве набрасывать говна на вентилятор равных вам немного найдется.
Город гудит, как растревоженный улей.
Clerics, go home!
***
Эмоции ни к черту, дергаются, как марионеточная кукла под руками не слишком умелого кукловода.
Больше всего хочется хохотать, плакать, выть и петь - именно в такой последовательности.
Плохо спится, плохо естся, отлично бегается и отлично страдается.
Надо ли говорить, что снаружи - пятьдесят оттенков покерфейса?..
Я - человек без кожи, зато в толстой черной броне из металла и керамики.
***
Хочу яблоневого цвета, дыма над вечерним Городом, ледяного лимонада в прозрачном бокале и легкости.
И пошло оно все уже к черту, что ли.

@темы: ангедония, психоделика повседневности, hear me roar, изнанка реальности: Город, синдром множественной личности, "это меня ранит" (с), прямой эфир из Утумно, скрипка и немножко нервно

---

письма из горящего танка, или мыслепоток

Вал гулял.
Точнее, я просто шляюсь по пучинам реала, дорогие мои, и именно поэтому появляюсь здесь достаточно редко.
Тем более, что писать особо, кажется, не о чем: я гоняю страйкбол, просиживаю штаны в лекционных залах (интересных предметов в новом семестре хрен и маленько, и это меня печалит), решаю дела насущные и вообще живу своеобычной жизнью в стиле "живи быстро, умри молодым".
Из последних событий: кажется, я наконец-то нашла себе новую настолку на упороться. Хочется собрать народ и поиграться по линейке старого Мира Тьмы, которая Демоны: Падшие. Вообще, многие настольщики вокруг в один голос говорят, что-де мол сеттинг совершенно неиграбелен и напоминает бредни юного сатаниста, но мне упорно кажется, что из этого можно сделать вкусное в стиле "Константина". Который именно фильм. На мой взгляд, та же атмосфера. И да, увы, некоторые мастера настольных ролевых игр, меня окружающие, страдают снобизмом в терминальной стадии. Не люблю подобное.
Уровень маразма окружающих меня людей постепенно доходит до точки невозврата. В отдельные моменты даже не знаю, что мне делать: смеяться, плакать, расклеивать фэйспалм или все одновременно.
Хотя нет, вру, я знаю, что мне хочется делать. Хочется расчехлить реактивный говномет и высказать все накипевшее. И единственное, что мне мешает это сделать, это разросшаяся до невероятных размеров социальная маска вечно корректного и спокойного существа, которое вежливо улыбается, даже если его поливают матом. В этом есть свои плюсы, конечно, вежливость - лучшее оружие, но боги, как иногда хочется выключить самоконтроль, кто бы знал.
В Городе наступает тепло, столбик термометра неуклонно поднимается к нулевой отметке, вокруг грипп, сырость и слякоть... в общем, здравствуй, март, здравствуй, отчаянная весна.
Куда бы слить свою неуемную жажду действий.

@темы: рыба без трусов, психоделика повседневности, занимательная проктология, вы не хотели бы лизнуть октаэдр?, прямой эфир из Утумно

---

Не могла не стащить. Ответы, соответственно, уже мои.

08.02.2015 в 21:53

Пишет  Sir~Lady:

Строчки из песен
Потрясающий флешмоб от  Сверх-Она

1. Выберите группу и отвечайте ТОЛЬКО строками из их песен.
Пикник. Однозначно.

2. Вы мужчина или женщина?
Я любому кораблю дам пятьсот ходов вперед.
Я расплавленный завод, чья-то слава и почет
Чья-то смерть

Я вертолет, вертолет, вертолет.

3. Опишите себя.
Вепри в дебри прячутся,
Ох уж он доскачется...
Пять тузов в его руках,
Падший ангел — сын греха.

Тело пьяно, ноги в пляс.
Что за дело мне до вас?
По последней лей же, лей!
Вам смешно, а мне — смешней.

4. Как к вам относятся окружающие?
Продавал себя,
Богател тотчас.
Менял злость на злость,
Менял глаз на глаз.

Рисуй кровью...
На дворе средневековье...

5. Как вы сами к себе относитесь?
Как окно в темный зал,
Фараона глаза.
Словно плен цепких рук,
Одиночества круг.

Только смех, смех жрецов,
Как песок бьет в лицо.
Если так - кровь, остынь.
Город мой, стань пустым.

6. Опишите бывшего любимого человека.
А я ударю ладонями в белый стол,
Не знаю, слышишь – не слышишь, да мне-то что?
Звонить тебе не умею, да стоит ли?
Ведь телефонные боги – так упрямы и злы.

7. Опишите нынешнего любимого человека.
Ты, наверное, нарочно красишь краской порочной лицо,
Обожжешься - смеешься, вот удача, в конце-то концов.
Прочь фонарь гонит утро, повезло хоть ему-то
Он поймал тебя красным кольцом.
Ты, наверное, нарочно красишь краской порочной лицо...

8. Опишите место, где вы хотели бы сейчас быть.
Там, на самом на краю Земли,
В небывалой голубой дали,
Внемля звукам небывалых слов,
Сладко-сладко замирает кровь.

Там ветра летят, касаясь звeзд,
Там деревья не боятся гроз...
Океаном бредят корабли,
Там, на самом на краю Земли.

9. Опишите, кем/чем вы хотели бы стать.
У шамана три руки,
Мир вокруг, как темный зал...
На ладонях золотых
Нарисованы глаза,
Видит розовый рассвет
Прежде солнца самого,
А казалось, будто спит
И не знает ничего.

10. Опишите свой подход к жизни.
Высоких и низких, далеких и близких,
Далеких и близких иллюзий не строй.
И лоб свой напудри,
В театре абсурда,
В театре абсурда ты - главный герой.

11. Опишите свой подход к любви.
Да, ты можешь отдать свою душу
Оранжевым демонам страсти
И смотреть, замирая,
Kак она превращается в дым...
Что душа мне твоя,
Этот легкий затерянный ветер?
Hет, должно быть моим твое сердце,
Твое сердце должно быть моим.

12. Скажите пару умных словес.
Зачем знать, скажи, больше большего?
Зачем ждать, скажи, запредельного?
Что положено и так сбудется,
О другом же, да, речь отдельная.

Самого себя не забудь в пути,
Не кричи, не дури, все как есть прими.
Урим Туммим...

@темы: flash mob, музыкальная пауза, обращаемся к прекрасному

---

крик души

Это вообще нормально, когда, готовясь к экзамену, ты внезапно ловишь такое чувство, что по соответствующему предмету даже учебник не открывал?!
Хотя за год не вканал ни одной, подчеркиваю, ни одной пары.

upd: четыре,

гори оно все огнем.

ебисьоновсеконем.
Сегодня спать и на следующий раунд. Еду на патан (с)

upd2: кто самый крутой пень в этом лесу и сдал патан на пять?

Честное слово, я какой-то очень странный студент, который в семестре кладет на учебу... В общем, кладет, а в сессию умудряется сдать все левой пяткой и на отлично.

Это как вообще.

запись создана: 20.01.2015 в 20:16

@темы: shit happens, pathetic, занимательная проктология, beware! emotions is out of control, скрипка и немножко нервно

---

А спонсор сегодняшнего дня - патан.
Патан - в любой непонятной ситуации в центре очаг казеозного некроза.
Завтра последний рывок, и на сессию я выйду вовремя. И это хорошо.
Ну погоди, коварный третий курс.

@темы: Мастер Пресекающий Ненужные Жизни, занимательная проктология

---

Атмосфера долгой зимы накатила и обняла за плечи.
Учеба, учеба, учеба, бесконечные описания разных патологий, лихорадка, многоэтажные кошмары и издевательские ночи.
И чернильный спрут за окнами становится все более реальным.
Я все больше напоминаю себе алхимика, затворничающего где-то в келье и занимающегося различными чернокнижными опытами. И не приведи Бог, увидят остальные клирики.
Привет тебе, мой добрый брат, привет, мой схимник черный...
Жизни хочу, жизни. Чтобы внутри горело, хохотало, плясало. В общем, все равно, что тогда самоконтроль, скорее всего, сорвет.
Надо дожить до весны. Дотянуть до весны.

@темы: shit happens, ангедония, внутренний философ, pathetic, синдром множественной личности, "это меня ранит" (с), скрипка и немножко нервно

---

А поскольку меня тут упороли "Принцессой и лягушкой", я не могла этого не написать.
Трава колосистая, глючно, сюрно, не вычитано.

Если жизнь и рассудок дороги вам - держитесь подальше от луизианских болот.

Читать?

Трудно сказать, где заканчивается сказка и начинается реальность.
Тиане тридцать пять, у нее есть любящий муж, двое детей, собака и собственный дом.
Тиана владелица самого дорогого и фешенебельного ресторана в Нью-Орлеане.
Она может позволить себе менять платья каждый вечер, не притрагиваться к домашним делам, полагающимся женщине ее возраста и положения, и проводить тягучие летние вечера так, как должно – на террасе под открытым небом, с бокалом старого вина в руке и россыпью крупных тропических звезд над головой.
Совсем недурно для женщины, предками которой были чернокожие рабы. Для женщины, которая всю свою жизнь должна была провести за самой тяжелой и грязной работой.
Тиана подливает себе еще вина из хрустального графина и просит вышколенного официанта принести пепельницу.
Да, все, ее окружающее, похоже на сказку. Чего уж там, вся ее жизнь похожа на сказку: из грязи – в князи, из молоденькой официантки – светская леди, замужем за человеком королевских кровей, вхожая в сливки общества, хозяйка собственного дела и собственной жизни.
Вот только вопрос, знают ли люди о настоящих сказках штата Луизиана.
Тиана покидает ресторан далеко за полночь, когда уже отзвучали последние аккорды джаза, на кухне вымыта и расставлена по полкам посуда, гости разъехались и в темных залах до утра воцарилась вязкая тишина.
В городе наглухо закрывают ставни, гасят огни, люди говорят едва ли не шепотом, боясь потревожить, боясь привлечь... боясь обратить на себя внимание тех, кто босыми ногами ходит по пыльным городским улицам после того, как заходит солнце.
Из человека нельзя вытравить его суть, его происхождение, то, чем он был всегда, его корни, его натуру.
«Вы готовы?»
Шаг, второй, третий. Подол вечернего платья изорвался, в ступни впились острые камешки, пыль, кажется, везде, она хрустит на зубах и оседает в легких хуже табачного дыма, а вокруг пляшут тени, пляшут и хохочут, скаля острые зубы.
Тиана не боится. Она привыкла.
Она идет по пустынному извилистому переулку к городской окраине, туда, где заканчивается жилой квартал, где разевает влажную, пахнущую болотом пасть тропический лес.
Воздух становится липким, воздух пропитан сыростью и запахом тления, и в этой тягучей влаге тени становятся гораздо более осязаемыми. Улыбаются, щеря широкие безгубые пасти, раскрывают невесомые объятия, липнут к покрытой слизью коже.
Это не слизь, привычно думает Тиана. Это мускус.
«Вы готовы?!»
-Да, - слово тонет в вязком мраке, как кусок гальки, брошенный в омут.
Где-то на другом конце болот, словно в ответ, начинает звучать хриплый, исполненный голода и гнева вой. Трясина поднимается, показывает свое мягкое, теплое и гнилостное нутро – и Тиана ныряет туда, по привычке взрезая мутную воду перепончатыми руками.
«Охотники по-прежнему досаждают вам, мама Оди?»
Мама Оди молчит, как молчала вот уже десять лет, но Тиана чувствует, как вода вокруг нее начинает нагреваться и мелко вибрировать.
Что ж, ее отец всегда говорил: хочешь как следует накормить дорогого гостя - бери для угощения только свежайшее мясо.
Правда, оно может быть немного жестким, но Тиана отличный повар, она справится. Она умница и справлялась всегда. В конце концов, ради того, чтобы мама Оди могла жить спокойно и была сыта, можно и поработать руками хотя бы раз в году.
Жизнь одного, двоих, троих - малость в сравнении с голодом старого болота, с голодом мамы Оди.
...охотник, подвешивающий к поясу очередную пойманную лягушку, не успевает даже закричать, когда за борт его лодки хватаются две покрытые болотной жижей тонкие кисти с перепончатыми пальцами.

...Тиане тридцать пять лет, она владелица самого фешенебельного ресторана в Нью-Орлеане. Она может позволить себе менять платья каждый вечер, и носить зачастую совершенно не подходящие к ним украшения.
Например, глиняный амулет в виде лягушачьей головы, надежно скрытый от посторонних глаз весьма удачно падающей на него тенью.
Она, в отличие от Фасилье, всегда умела добиваться своих целей. И всегда исправно платила по всем счетам.

Простите, оно доело мой мозг.

запись создана: 07.01.2015 в 13:14

@темы: графоманство обыкновенное, pathetic, психоделика повседневности, изнанка реальности: Город, another stranger me, прямой эфир из Утумно

---

Получить новогоднее предсказание из Диканьки!
Другие тесты от Ланы Тайгес

Всех с наступившим.
Я, пожалуй, не буду даже много здесь писать, потому что время не ждет и все такое.
Могу сказать только одно - начало 2015 кажется мне очень, очень, очень удачным.
У меня проснулась жажда бурной деятельности, и украсть месяц - пожалуй, меньшее из того, что мне хочется провернуть.

А еще этим постом я хочу сказать, как я люблю своих близких и друзей.  Беркань,  Jolakottur,  Mary Gordon,  Лиэс.,  Laplace no Ma,  Beloved13,  Eilianta,  Алиса Димина, вы лучшие.

Are you ready?
Кажется, пора возвращаться в дневник и проводить здесь какие-никакие реформы.
Мне снова есть, о чем говорить миру, и это прекрасно.

@темы: остановись, мгновение, pathetic, психоделика повседневности, обращаемся к прекрасному, в трусах и с пистолетом